Дмитрий Вернидуб - Невысоклики. Морская пена

– Скисни твой ром, Клюкл, – веселился Брю, наблюдая, как Кривой Кид подступает к нему с мешком, – есть же ещё слова: "вас", "мы", "всех"…

Архивариус мелко затрясся и замахал руками, сбив с комода подсвечник.

В свалке, которая происходила в полной темноте, никто не заметил, как папаша Уткинс по-молодецки юркнул под кровать, а архивариус оказался в мешке с жабой во рту. С какой стати Клюклу понадобилось глотать жабу – загадка. Только в невысокликовских норах эти обитатели не редкость. Бывает, и поквакивает какая-нибудь в дальнем уголке.

– Тащите его скорее к Грейзмоглу! – крикнул загробный Брю, подражая голосу архивариуса. – А я пока Уткинса арестую!

Горшечник и Кид потащили брыкающегося и мычащего "призрака" на улицу.

– Ловко ты скрылся, медуза тебе под мышку! – похвалил старого приятеля паромщик, выныривая из-под подушки. Уткинс шёпотом запричитал:

– Теперь мне крышка. Грейзмогл меня со свету сживёт, и я никогда не увижу своих дочурок!

– Рано в панику впадаешь, папаша! Этим полипам нас не сожрать, не будь я Брю Квакл, залягай меня баклан! Теперь надо найти кого-то, кому члены Совета доверяют не меньше чем себе.

– Я знаю, знаю! – Уткинс хлопнул себя по лысине. – Это Рыжий Эрл!

Покинув жилище через окно, приятели направились в крепость.

– Ты иди, – сказал вдруг призрак Квакла, – а я догоню. Подую на Клюкла для верности.

Нехитрому привиденческому приёму паромщика обучил Мурс, дав вдобавок несколько ценных советов.

Подкараулив подручных Гуго в придорожных кустах, Брю дунул на мешок. Мешок засверкал морозными искорками и заскулил. "То-то, Клюкл, рак болотный, – удовлетворённо хмыкнуло привидение, – это тебе не чернила изводить, скелет тебе на камбуз".

Грейзмогл аж вспотел от злости, когда Кривой Кид и Боб Горшечник вытряхнули из мешка замороженного архивариуса. Скукоженный, покрытый инеем Пью Клюкл с торчащими изо рта жабьими лапами, как полено повалился на пол.

– Свиньи! Остолопы! – кричал Гуго на ничего не понимающих ловцов привидений. – С каких пор этот бумажный червь возомнил себя призраком?!

Одноглазый невысоклик и тщедушный губастый человечек только ошалело переглядывались и разводили руками.

– А где Уткинс, сбежал? – топал Грейзмогл. – Поймать негодяя! Стоять! Сначала этого растопите!

Стража разбудила рыжебородого ратника на самом интересном месте. Ему снилось, что он удит рыбу в небольшой речушке. Клева почему-то долго не было, и тут так дёрнуло, что удилище чуть не сломалось. Эрл, зайдя по колено в воду, начал выуживать, как вдруг из реки высунулся медведь. Пограничник попытался выхватить меч. В ответ медведь возмущённо покрутил лапой у виска и, превратившись в странную рыбину с остроконечным кожаным плавником, весело заверещал и уплыл.

– Ну кого там принесло? – забурчал Эрл, поднимаясь с кровати под впечатлением ото сна.

– Там? Невысоклик по фамилии Уткинс. То есть я здесь, а не тут и не там. И один прозрачный тип. Говорит, что с того света!

– Этого ещё не хватало! – вздохнул пограничник, на всякий случай беря меч. – То медведи на удочку, то призраки…

Рыжий Эрл вышел к воротам и увидел перед собой папашу Уткинса в весьма возбуждённом состоянии и нечто, явно кого-то напоминающее.

– Здорово, Уткинс! Птица твоя больше не прилетала? А кого ты в этот раз приволок?

Папаша Уткинс поспешил объяснить.

– Это Брю Квакл, только он уже умер. А птица – его.

– Вот так встреча! – Рыжий Эрл изумился ещё больше. – Да это же хойбилонский паромщик! Как там на том свете, хоть поспать-то дают?

– Кхе! – кашлянул Брю, и из его рта вылетело маленькое облачко. – Это смотря где… Я там одного ростовщика встретил, едят его рыбы. На нём уже триста лет воду возят. Так он последний раз спал, когда помирал. Грехи не дают, искупи их камбала. А другим воля – спи не хочу, да только от безделья сбрендить можно. Одно слово, тот ещё свет!

– Да… – протянул пожилой стражник, – невесёлая перспектива.

Вдруг захлопали крылья, и с криком "Суши весла!" под ноги Уткинсу шлёпнулся Брюгай.

– Никак не привыкнет. Хотел опять мне на плечо сесть, забодай его кальмар, – хихикнул Брю.

– Катастр-р-рофа! – подтвердил попугай и принялся за свои перья.

– Мы того-этого… – начал папаша Уткинс.

Рыжий Эрл усмехнулся.

– Вот и мне сдаётся, чтобы бродить по ночам с говорящей птицей и привидением, нужны веские причины. Пошли ко мне. А вы, – он посмотрел на высунувшихся стражников, – никого не видели. Ясно?

Но пограничникам можно было и не говорить. Хоть и изумлённые увиденным до крайности, они знали цену молчанию.

Вкратце обрисовав ситуацию, загробный Брю почти ничего не рассказал об Олли и приключениях его команды. Зато поведал то, о чём не успел рассказать папаше Уткинсу.

Брю и Брюгай подлетели к Верченой уже в сумерках. Чтобы покойный не отсвечивал в темноте, попугаю пришлось его проглотить. Желудок летящей птицы – не самое уютное место на свете, поэтому, когда паромщик покинул своё убежище, ему показалось, что затхлый болотистый воздух пьянит его. Хотя он, по всем призрачным правилам, не мог этого ощущать.

В стане Зруюка царило оживление. Десятники под присмотром нескольких уклистов раздавали усмариловое мясо. Те, кто набивал своё брюхо, принимались лакать какое-то пойло, шатаясь и горланя на чёрном наречии что-то невообразимое. Это можно было бы назвать праздником, но морки не знают праздников и не в состоянии что-нибудь отмечать. У них такое называется по-другому – предхапосный жор.

Собираясь в серьёзный набег, чёрное племя сжирает и выпивает всё что можно, таким образом справляя по себе поминки. На этот раз обычай "подкармливал" Мазлус Горх, дав орде младшего хана пойла больше, чем нужно, хотя представить окончательно насытившегося морка невозможно.

Ханский шатёр стоял на южном склоне, чуть ниже верхней точки Верченой, а чуть поодаль, врастая тыльной стеной в скалу, возвышался небольшой замок, построенный по всем правилам крепостного сооружения. "Усмариловый, разлюби его минога", – сообразил Брю, в очередной раз выпрыгивая из попугайского желудка и влезая в фонарь идущего к воротам уклиста. Синесутанник прошёл мимо охраны и стал подниматься по винтовой лестнице. Войдя в трапезную, где сидели двое, уклист не гася повесил фонарь и поклонился.

В зале за длинным столом друг напротив друга сидели Горх и Зруюк. Младший из ханов, собрав к переносице и без того косившие глаза, рвал зубами внушительный кусок жареной оленины, слизывая фиолетовым языком текущий по рукам жир. Мазлус, брезгливо наблюдая за косматым и вонючим морком, жестом показал вошедшему на свой кубок и опустошённую чашу хана размером с небольшое ведро. Уклист молча взял черпак и направился к деревянной бочке с вином. Вино, похоже, нравилось Зруюку. Делая чудовищные гулкие глотки, он отдувался и смачно порыгивал.