Владимир Хачатуров - Вторая попытка

Но если бы тем и ограничилось, а то ведь в результате научных дискуссий с начальством Авенир Аршавирович, преподававший в то время не где-нибудь, а в Ереванском государственном университете, попал под пристальный присмотр вышестоящих организаций, в частности, под надзор Государственного Института Истории, и прекрасно зная об этом, в гордыне своей посчитал ниже своего достоинства изменить несколько фрондерский тон своих лекций. Ну и как водится, стоило ему однажды с похвалой отозваться об Александре II, как оргвыводы не заставили себя долго ждать. И то сказать: хваля этого царя, порицаете тем самым его благородных убийц-народовольцев, в том числе, – не как убийцу, но как видного революционного демократа, – нашего великого Микаэла Налбандяна!..

Так Авенир Аршавирович оказался учителем истории в школе № *09. А мог бы, между прочим, оказаться в каком-нибудь месте похуже, если бы ученые власти не приняли во внимание славные подвиги его отца-генерала, героя Великой Отечественной войны. И все же, несмотря ни на что, упрямый товарищ Базилян диссертации своей не забросил, напротив, неспешно, но неукоснительно увеличивал ее объемность и научную ценность, так что она уже, по мнению некоторых его коллег, тянула не на кандидатскую, а на докторскую акцию протеста. Ничего, успокаивал себя Авенир Аршавирович, Пушкин тоже под конец своей жизни сделался по милости властей графоманом, пишущим в стол… И потом, писание научного труда дисциплинирует, не дает опуститься, да и надеждами не оставляет. Мало ли чем черт не шутит даже среди своих, – вдруг опять оттепель, опять какой-нибудь клоун вроде Хрущева свято место опустевшее займет, частичному развенчанию предыдущего маразма очередной съезд партии посвятит… В этой стране возможно всё, кроме действительно необходимого!..

Так думал, надеялся, мечтал и ужасался Авенир Аршавирович Базилян, бывший преподаватель истории Ереванского Государственного университета, ныне школьный учитель, не знающий, как скоротать два свободных часа. Сидел печально в учительской и недоумевал: что мне делать, как мне быть, как окно свое избыть?..

Оказалось, зря, – судьба в виде осознанной необходимости, именуемой случаем, уже обо всем позаботилась. Причем сделала это заблаговременно, лет этак за 35 до внезапного нарушения школьного расписания, когда решила вознаградить за долготерпение и фертильное упорство Пашика Тельмановича Мерцумяна долгожданным сыном Сашиком после четырех подряд дочерей. Та же судьба устроила так, что Сашик Пашикович, закончив одновременно с институтом физкультуры свою спортивную карьеру борца наилегчайшего веса, был направлен учителем не куда-нибудь в горное село в окрестностях Арагаца, а прямиком в школу № *09.

Быть учителем физкультуры в большой столичной школе, значит иметь в своем распоряжении, кроме зала с раздевалкой, еще и кабинетик типа склада спортивного инвентаря. Сравнимым богатством по части государственной недвижимости обладал только военрук Крапов. Остальные двое участников маленького сабантуйчика в честь новорожденного ничем подобным похвалиться не могли. Правда, учитель труда, Самсон Меграбович Арвестян, мог похвастать, в отличие от Авенира Аршавировича, не просто кабинетом, то есть большой комнатой о полутора десятке парт, одном столе, одном стуле и одной доске, но фактически целым маленьким цехом, оснащенным всем необходимым для воспитания подрастающего поколения могильщиков мирового капитала. Кроме всевозможных станков и инструментов, был у Самсона Меграбовича еще и несгораемый сейф, в котором он, как парторг педагогического коллектива школы, хранил всякие протоколы заседаний, собраний, летучек и слетов, а также суммы добровольных пожертвований в пользу строящих социализм на базе неолита народов Африки.

Таким образом, в кабинет-складе физрука Сашика Пашиковича, за письменным столом, уставленном закусками и коньяками, сошлась практически вся мужская половина преподавательского состава, при этом мощь представлял подполковник Крапов, интеллект – Авенир Аршавирович, спортивную ловкость – новорожденный, а умелые руки и одновременно партийную мудрость олицетворял собой Самсон Меграбович Арвестян.

После третьей рюмки, опрокинутой, согласно незыблемым армянским законам, за здравие родителей новорожденного, официальная часть посиделок подошла к концу и началась вечная импровизация на заданную профессиональными невзгодами тему.

– Слюшай, Крапов, – обратился к подполковнику парторг. По-русски он говорил с трудом, зато протоколы с осуждением американского империализма, китайского ревизионизма и сионистских провокаторов составлял безошибочно. – У тебя сегодня урок в дэвятый «А» быль? Брамфатуров к доске вызываль? Расскажи, что он говориль, а то весь школь о ном ասում-խոսումա [73] Здесь: талдычит (армян.) , Эмма хвалит, Виля тоже хвалит… А я помну он у минэ в шестом и в седмом быль, совсем ни черта не умэль. Напилник как ручка шариковый дэржаль. Фрэзэрный станок чуть не запороль… У него руки из жопа растут, честный слова!

– Зато ноги, откуда надо, – вмешался физрук. – В футбол играет, если не как Пеле, то почти как Андреасян. И прыгает выше всех, сто шестьдесят в прошлом году прыгнул…

– Ох, допрыгается этот Брамфатуров, – проворчал военрук, косясь на ополовиненную бутылку коньяка, которого не прочь был бы хлебнуть немедленно, не дожидаясь пока взявший на себя роль тамады Самсон разразится очередным протокольным тостом. А он вместе тоста завел речь об этом кошмарном малом. Тем хуже для малого, раз он такой нескромный, что заставляет взрослых людей, забыв о деле, сплетничать о своей особе.

– А зачему дапрыгается? – не отставал от военрука трудовик.

– А потому! То шлангом прикинется, дескать я убежденный… этот… как его? В общем, религиозный пацифист. Дескать оружие в руки – ни-ни! Мы, квакисты, мол, даже ножами на кухне не пользуемся, грех, дескать, вдруг кого-нибудь зарежем сдуру…

– Может, квакеры? – предположил Авенир Аршавирович.

– Да один черт сачки мандражные! – махнул рукой подполковник. – И как они хлеб режут, руками, что ли, рвут?.. А то вдруг окажется, что такое об оружии знает, чего ему знать не положено.

– Это уже интересно, – молвил новорожденный, откусывая от здоровенной – с четверть своего роста – кубинской сигары кончик и приступая к кропотливому процессу раскуривания. – Что может знать ученик девятого класса, чего знать ему не положено, а, Анатолий Карпович?

Однако Анатолий Карпович не ответил, храня молчание, которое при желании можно было счесть загадочным.

– А этот бажак [74] От армянского բաժակ – стакан. ми випьем за твоих детей, Сашик-джан, а в их лице за всех наших детишек. Մեր գլխից անպակաս լինեն [75] Чтоб были всегда рядом с нами (армян.). , – разлив по рюмкам коньяк, провозгласил опытный парторг неминуемый тост и немедленно привел приговор с исполнение. Подождал пока все присутствующие выскажутся на заданную тему и опорожнят свои рюмки, после чего опять насел на заметно подобревшего военрука.