Вячеслав Антонцев - Одна капля в море жизни

Эти безымянные чудища, порождения первородного ужаса, первородного зла, подступали всё ближе. Казалось, что все монстры сумеречной зоны выползли из своих обителей, окружив, обступив со всех сторон, извергая сворачивающие уши звуки, хлюпая и отрыгивая, скрипя и ехидно лая. Конечно, это было далеко не так, и здесь собралась только лишь мизерная толика потусторонних существ, населявших эти проклятые просторы. Низкое небо угрожающе нависало над макушкой, а сумеречный горизонт уходил вниз. Постепенно всё привычное стиралось, исчезало, и даже вездесущие руины и осколки зданий сходили на нет, уступая только голому, безжизненному серому камню, песку и пыли, а затем и вовсе одному только праху. Никакого света здесь не было и в помине, сама земля медленно, но верно искажалась, преобразуясь в гигантскую, бездонную воронку, ведущую в небытие. И хотя чудищ, живших в тени между мирами, было гораздо больше, чем сейчас окружило бедного, несчастного человека, всё равно при текущем положении вещей всякое упоминание надежды было бы даже не глупостью, а святотатством.

Из чудовищного, безжалостного полчища выплыло огромное, отвратительное существо, и с высоким, отчаянным хрипом стало приближаться. Оно было похоже, скорее на какую-то огромную сколопендру, что в незапамятные времена населяли просторы молодой земли. Хитиновый скелет светился мертвенно-бледным светом, сотни лап и клешней словно бы отталкивались от воздуха, а замысловатая челюсть, украшавшая трёхметровое тело, судорожно и быстро шевелилась. Нечто становилось всё ближе, и хтонические хрипы переросли в угрожающее стрекотание…

– Хтр, хтр, тр, тр, тру, тру-тру-тру….

Ну вот и всё, это конец. Всё-таки достигли, нагнали. Буря прошла, но конец неминуем. Смертельный ужас сковал ему душу. Какая бесславная смерть среди отмершего и отшелушивающегося мира! Он попытался закричать, но крик застрял у него в горле…

Весь мокрый, Ярослав вскочил с койки. Сердце бешено стучало, глаза вылезали из орбит, а ком в горле не давал сглотнуть накопившуюся слюну. Грудь его, облачённая в какие-то старые, выцветшие тряпки, вздымалась, как у загнанного коня, руки сильно тряслись и были холодными. Какое-то время он бессмысленно смотрел в одну точку, постепенно приходя в себя. Мало-помалу его зрение стало привыкать к скудному ночному свету.

Немного успокоившись, он оглянулся: все остальные воины ещё спали. Вскоре Ярослав, оставив тщетные попытки заснуть, тихо оделся и побрёл на улицу. Ужасающие картины дурных воспоминаний вперемешку с бредовыми кошмарами всё ещё стояли у него перед глазами, и ему нужно было как-то отойти от всего этого.

Он вышел из деревянного одноэтажного барака, в котором спали воины, и вздохнул полной грудью. Тишина стояла неописуемая, спокойствие заполонило всё осязаемое пространство, и лишь где-то далеко-далеко, если приглядеться, светились маленькие тусклые огоньки. То были огоньки сторожевых башен.

Постепенно, не спеша, он завернул за угол и начал любоваться уже давно привычной, но от этого ничуть не менее прекрасной и живописной картиной бескрайних равнин, усеянных многочисленными озерцами. Прямо сейчас огоньки сторожевых башен робко мерцали у него где-то за спиной, а это значило, что далеко-далеко впереди, дней в десяти пути, лежат просторы Нэртона. Люди там живут, не зная, какого это – каждый день быть начеку и во всеоружии, постоянно сражаться с выныривающими и всплывающими из болот и озёр ожившими, безумными и жестокими тварями… Они не знают, что такое боль. Они не знают, что такое страх. Страх – это когда на тебя стеной наваливается армада костей с остатками мяса, и ты рискуешь быть погребённым под этой массой, если только подмога не подоспеет вовремя… Боль – это осознание невероятной потери, осознание того, что твой друг, поверженный в неравном бою, возможно, через много-много лет восстанет из могилы, и так же, как все остальные трупы, будет бесцельно и бессмысленно ненавидеть всё живое, будет пытаться перегрызть твою глотку, напасть на своих же друзей. Воистину, на этой проклятой земле нет покоя ни живым, ни мертвым.

Но вместе с беспросветным ужасом, творящимся на Северо-Западном фронте особенно часто, вместе с кошмарными и лихими обрывками воспоминаний, воины Империи приобретали здесь и ещё что-то гораздо более ценное. То было никакое не чувство дружбы, сплочённости, веры в Императора, – это всё глупые патриотические сказки для новобранцев. Они приобретали стойкий внутренний стержень, уверенность в собственных силах, способность броситься навстречу неминуемой гибели, головой вперёд, практически не глядя. Они постоянно оказывались в чрезвычайных, экстремальных ситуациях, на грани жизни и смерти. Да что там, всё противостояние между живыми и мёртвыми постоянно проходило на грани жизни и смерти. Они ныряли с головой за изнанку существующего и выходили разве что с небольшими потерями, охраняя жизни мирных людей от самого что ни на есть зла. Безусловно, это дорогого стоит.

А бредовые кошмары – так кто же от них не страдает?

Какое-то время он стоял, предаваясь воспоминаниям и пространным размышлениям. Луна куда-то запропастилась, а тусклые звёзды, казалось, вообще не светили. Сложно сказать, как долго он смотрел вдаль, о чём именно думал, но в конце концов он устал, замёрз, и поплёлся обратно в барак – досматривать бессмысленные сны.

Через какое-то время он проснулся вновь, но затем ему всё же удалось уснуть. Ещё через час лениво выползло Солнце, освещая окрестности. Барак Ярослава, стоявший посреди множества таких же, практически одинаковых, старых деревянных сооружений, был рассчитан на десять человек, и был оборудован чрезвычайно скромно. Да и вообще здесь, рядом с обиталищем злобных мертвецов, как правило жили люди военные, привыкшие к стеснённым, скромным условиям быта и к трудностям жестоких боёв, которых не смущали ни отсутствие лишнего места, ни скудность пищи. Воины жили в полутора десятках старых, неказистых деревянных зданий, что когда-то давно были воздвигнуты как раз с целью обеспечения бойцов Северо-Западного фронта мало-мальски приемлемыми условиями существования. Их небольшая воинская часть незаметно приютилась где-то между Сумеречным лесом, самыми окраинами Бурых равнин и бескрайними болотами. Вот уже несколько десятков лет в ближайших окрестностях не было ни души, а единственными живыми людьми были исключительно военные, чьи небольшие поселения разной степени пригодности для жизни были раскиданы на протяжении всего Северо-Западного фронта, причём на каждом участке его всё было по-разному. На самом севере, где границы Рессевиля переплетаются с Ледяными пустошами, бравые воины Имперской армии дрожат, стучат зубами от холода, но защищают мирных жителей от набегов оленеводов и дикарей-чучунов, испокон веков питающихся человеческим мясом. Несколько западнее пограничные отряды содрогаются под натиском, под ударами умертвий и злых духов из руин Стрэртона и Озлетола, которые, затаив обиду и лютую ненависть ко всему людскому роду, время от времени выползают из щелей и углов и пускаются в смертоносные набеги. Немногим южнее воины Империи отражают набеги восставших из могил мертвецов, отражают нападки этих зловещих отголосков прошедших грозных битв времён Великой Войны. Вот здесь-то и начинались знаменитые Мглистые болота, имеющие крайне дурную репутацию.