Саманта Шеннон - Обитель Апельсинового Дерева

– Персиколицыми?

– Персик – это сладкий оранжевый плод с косточкой внутри, моя госпожа. Он произрастает в Эрсире и кое-где на Востоке.

Сабран любовалась клюющей птичкой.

– Поговорим о Востоке, – предложила она, возвращая птицу на жердочку.

Солнце жарило, как печка, но королева как будто и не думала уйти под крышу. Они продолжали прогулку по дорожкам среди вишневых деревьев.

– Чувствуешь запах дыма, госпожа? – спросила Сабран. – В городе зажгли костры. Этим утром на площади Мариан сожгут двух певцов рока. Ты это одобряешь?

В Инисе числилось два рода еретиков. Немногие здесь и там держались древней веры Иниса, поклонялись природе, как делали их предки до основания дома Беретнет, когда рыцарство было еще юным, а страна жила под тенью Лесной хозяйки. Таких принуждали отречься или заключали в тюрьму.

Были и другие, пророчившие возвращение Безымянного. За последние два года такие певцы рока стекались в Инис из Искалина и, сколько успевали, проповедовали в городах. Таких по приказу герцогини Справедливости сжигали.

– Жестокая смерть, – сказала Эда.

– Они хотели бы видеть в огне весь Инис. Хотели бы, чтобы мы раскрыли объятия Безымянному, приняли его как бога. Дама Игрейн говорит, что мы должны поступать с нашими врагами так, как они хотели бы поступить с нами.

– И Святой тоже так говорит, королева? – сдержанно спросила Эда. – Я не так хорошо наставлена в Шести Добродетелях, как вы.

– Рыцарь Доблести велит защищать нашу веру.

– И все же вы приняли дар от Обрехта, князя Ментендонского, который торгует с Востоком. Он даже вручил вам восточные жемчужины, – заметила Эда. – Кое-кто мог бы сказать, что он поддерживает ересь своими деньгами.

Ей бы следовало прикусить язык. Сабран наградила собеседницу ледяным взглядом.

– Я не принадлежу к святителям, и не мое дело объяснять тебе тонкости Шести Добродетелей, – сказала она. – Если ты желаешь обсудить эти сложности, госпожа Дариан, советую поискать собеседников в другом месте. Например, в моей Невидимой башне, с прочими, кто сомневается в моем праве судить – исходящем, напомню, от самого Святого. – Сабран отвернулась от нее. – Доброго утра.

Она ушла в сопровождении своих рыцарей-телохранителей, оставив Эду одну под деревьями.

Когда королева скрылась из виду, Эда прошла через лужайку к фонтану и села на краю, проклиная себя. От жары она утратила рассудок.

Плеснув воды себе в лицо, Эда напилась из ладоней под взглядом статуи Карнелиан Первой, Цветка Аскалона и четвертой королевы рода Беретнет. Правящей династии Иниса скоро должно было исполниться тысяча шесть лет.

Эда закрыла глаза, позволив струйкам воды стекать по шее. Она восемь лет провела при дворе Сабран Девятой. И за все это время ни словом не позволила себе уколоть ее. А теперь стала подобна ехидне, не способной удержать язык свой за зубами. Что-то подмывало ее нарочно задевать инисскую королеву.

Это «что-то» надо было вырубить с корнем, не то при этом дворе ее проглотят и не заметят.

Все ее дела в тот день проходили как в тумане. В теплую погоду еще труднее было исполнять поручения. Даже Линора притихла, ее золотые волосы увлажнил пот, а Розлайн Венц целый день все яростнее обмахивалась веером.

После ужина Эда с другими женщинами пришла на молитву в святилище Добродетелей. Королева-мать приказала вставить в его окна синее стекло, от которого зал казался подводным храмом.

В святилище стояла одна статуя по правую сторону от алтаря. Галиан, сложивший ладони на рукояти Аскалона.

Слева осталось только подножие в память о женщине, которую в Инисе помнили как королеву Клеолинду или Деву.

Инисцы не сохранили записей о наружности Клеолинды. Все изображения, если и существовали, были уничтожены после ее смерти, и ни один инисский скульптор даже не пытался создать подобие первой королевы рода Беретнет. Многие объясняли это тем, что король Галиан не мог видеть образа женщины, ушедшей от него с ложа роженицы.

Даже в обители сохранились лишь немногие рассказы о Матери. Так многое было уничтожено или утрачено.

И пока другие молились, молилась и Эда:

«Мать, молю тебя, направь меня в этой стране Обманщика. Мать, взываю к тебе, позволь мне держаться с достоинством в присутствии этой женщины, притязающей на родство с тобой, ведь я клялась ее охранять. Мать, умоляю, дай мне отвагу, достойную моего плаща».

Сабран поднялась и коснулась рукой статуи своего предка. Когда она со своими дамами выходила из святилища, Эда заметила среди фрейлин Трюд. Та смотрела прямо перед собой, но сложенные руки были сжаты чуть сильнее, чем принято.

Когда легла ночь и все ее обязанности в Королевской башне были исполнены, Эда спустилась по тайной лестнице к причалу, на который выгружали с барж доставленные из города товары, и стала ждать в нише с колодцем.

Трюд утт Зидюр пришла в плаще с капюшоном.

– Мне запрещено после наступления темноты выходить из «сундучка» без сопровождения. – Трюд убрала под капюшон выбившийся рыжий локон. – Если дама Олива заметит, что меня нет…

– Ты не раз встречалась с любовником, сударыня, и, надо думать, – добавила Эда, – без сопровождения.

Темные глаза смотрели на нее из-под головного убора.

– Чего ты хочешь?

– Хочу знать, что задумали вы с Сульярдом. В письмах упоминается какое-то «предприятие».

– Это не твоя забота.

– Так позволь мне порассуждать. Того, что я видела, довольно, чтобы понять, как ты интересовалась Востоком. Думается мне, вы с Сульярдом решили вместе пересечь Бездну с какой-то дурной целью, но он отправился без тебя. Я ошибаюсь?

– Ошибаешься. Если уж ты влезла в это дело, так знай правду, – едва ли не со скукой проговорила Трюд. – Триам отправился в Млечную лагуну. Мы решили жить как супруги там, где ни королева Сабран, ни мой отец не сумеют разрушить наш брак.

– Не лги мне, сударыня. При дворе ты показываешь лик невинности, но, я думаю, у тебя есть и другой.

Причальные ворота открылись. Девушки забились в глубину ниши, пережидая, пока пройдет насвистывающий стражник с факелом. Он ушел вверх по лестнице, не заметив женщин.

– Мне нужно вернуться в девичью, – еле слышно выдохнула Трюд. – Мне еще надо найти шестнадцать цукатов для этой мерзкой птицы. Он развоняется, если я слишком задержусь.

– Тогда говори, что вы с Сульярдом затевали?

– А если не скажу? – со смешком возразила Трюд. – Что ты тогда будешь делать, госпожа Дариан?

– Возможно, сообщу главному секретарю, что подозреваю тебя в заговоре против ее величества. Не забывай, детка, у меня твои письма. А могут, – добавила Эда, – найтись и другие средства тебя разговорить.

Трюд настороженно смотрела на нее.