Мари Сиврэй - За стеной 77. Холодная завеса Красного

Я залезаю в кровать и закрываюсь одеялом с головой, потому что не хочу, чтобы кто-то видел, что я делаю. Яркий дневной свет проникает сквозь стеклянные стены, и в нашей квартире-соте светло. Даже сквозь одеяло понятно, что на улице полуденное солнце. У меня в руках шоколад, и я разворачиваю его, стараясь не шуметь фольгой. К сожалению, это плохо получается, и родители включают телевизор погромче, чтобы дать мне возможность свободно пошуршать. Шоколад есть запрещено. Конечно, если тебе исполнилось восемнадцать, и ты достиг совершеннолетия, то запрет снимается. Но если ты несовершеннолетний ребенок, то тебе этого делать нельзя. Для детей еще очень много разных запретов. Они говорят, что все это на благо. Шоколад, в частности, разрушает мозг и не дает ему развиваться. Ребенок, евший шоколад, вырастает глупым и отсталым. Что уж говорить об алкоголе. До восемнадцати лет дети не употребляют ни капли. Тут уже не спрячешься – даже под одеялом микроскопические датчики, встроенные в твое тело, дадут им знать, что в кровь поступила жидкость с градусами. Не стоит рисковать. По крайней мере, мне всегда казалось, что мои отсталые знакомые, кто тайком ел шоколад и пробовал под одеялом алкоголь, после исправления возвращались еще более отсталыми, чем были. Хотя начеку нужно быть всем и всегда, потому что даже после восемнадцати датчики в теле контролируют объем поступившего в кровь спиртного и извещают о переборе незамедлительно.

Мне восемнадцать через три недели. Алкоголь я так ни разу и не пробовала – было страшно больше за родителей, чем за себя. Они привыкли жить, не нарушая законов и подчиняясь руководителям во всем. Если бы я нарушила что-то, боюсь, родителям пришлось бы за меня хлебнуть. Но вот шоколадом я никогда не пренебрегала. А сейчас, когда до совершеннолетия осталось всего три недели, я точно не боюсь, что он как-то повлияет на мозг. В этом плане менять что-либо уже поздно, шоколад сделал свое дело… Из-за этого я и мыслю как-то по-другому. Может быть, он и вправду расхолаживает серое вещество? Делает его более восприимчивым к окружающему? Наверное, поэтому я очень часто думаю о том, что многое из того, что происходит вокруг, мне не нравится… Не ела бы шоколад – не задумывалась бы об этом…

У них еще много разных правил и запретов, как для детей, так и взрослых. Большинство из запретов для взрослых снимается, когда тебе исполняется восемьдесят. Но по мне, так это совершенно бесполезно – наш сосед через правую стеклянную соту – восьмидесятитрехлетний старик, и ему уже все равно, что в центре Констеллы (так называется наша столица) он может задерживаться больше пяти часов – жутчайший энурез все равно не позволит ему наслаждаться красотами Констеллы все это время. Хотя, таких, как он, доживших до старческого возраста, в нашем государстве совсем мало. Большинство умирают не от естественных причин – всему виной санитарные обработки и мобильные фургоны, увозящие людей в неизвестном направлении. Поэтому о том, как живется и дышится после того, как снимается последний запрет, можно сказать, ходят только слухи и легенды. Но им наплевать. Ведь они сделали добрый жест. Иногда меня это злит. Я плотно стискиваю зубы, когда не могу сказать что-то не по Уставу. Терпеть приходится довольно часто, потому что я все чаще замечаю в себе сердитость. Не могу сказать, на что конкретно. Возможно, на то, что некоторые вещи я бы сделала по-другому. У меня бурная фантазия. Но потом я осекаю себя – откуда мне знать, как лучше?? Я никогда не видела иного мира, а тот, что окружает меня, существует в таком виде уже довольно долго, и он стабилен, все в нем работает. Значит, и Устав – идеальный документ с идеальными сводами.

Устав – это самый главный документ с директивами, изданный правительством. Все должны действовать в рамках Устава, а чтобы знать его рамки, мы учим Устав за зубок. Начиная с детских лет все параграфы сдаются нами на четвертных зачистках, и, кроме того, заучиваются на Социознании изо дня в день. В Уставе изложены четырнадцать основных запретов, на которых строится вся наша жизнь. Все наши прочие книги с кодексами берут начало именно из этой самой первой и главной книги.

Кто такие руководители? Это руководители нашей страны. Их двенадцать, и каждый из них отвечает за свой сектор – экономика, культура, здравоохранение, надзирательство, ликвидация… Но самый главный над всеми ними – он. Наш Вождь. Генеральный Секретарь Партии Равенства. Его все любят и им восхищаются. Он, кажется, идеален. Всегда улыбается, любит детей, ему можно довериться, так все думают… Так и я должна думать, по крайней мере. Но я не испытываю к нему теплых чувств. И когда я начинаю слишком много думать об этом, то мне становится страшно. Думать о Вожде страшно. Даже мысли о нем никогда не приводили ни к чему хорошему. Бывало, что на следующий день после разговоров, семьи не досчитывались одного из своих. Именно поэтому рабочие зоны, в которых мы обитаем, застроены стеклянными высотными блоками для жилья. Чтобы о Вожде не думали и тем более не говорили лишнего. Чтобы не собирались группками и не обсуждали правительство. О них лучше не говорить вообще. Отведешь себя от беды. Да и что толку говорить, когда на следующий день всех говоривших вытравливают, как крыс? Мы постепенно перестали…

В таком мире я и родилась…

Я доедаю последний кусок шоколада и молниеносно скомкиваю фольгу в ладони. Родители делают телевизор потише. Я высовываю голову из-под одеяла и осматриваюсь по сторонам – ничего не произошло. Солнце все еще светит, соседи заняты своими делами: кто-то ест, кто-то пьет, кто-то спит. Никто ничего не понял… В нашем секторе четвертой рабочей зоны, к которой я принадлежу, как правило, спокойно, и надзиратели не слишком наблюдают за ее обитателями. Только за отдельными ее «неблагонадежными элементами», соседи которых и сами за ними присматривают, чтобы, не дай бог, не попасть под следствие вместе с ними. На крышах каждого стеклянного блока установлены специальные надзирательные будки. Они для «надзирателей». Так мы называем неприметных с виду людей в серых формах, которые зачастую сливаются с гражданскими своим цветом, из Министерства Надзирательства, и функция которых следить за соблюдением запретов и параграфов Устава.

Нашей стране сто шестьдесят лет. Сто шестьдесят лет идеального социализма, который мы построили в двадцатом веке и с тех пор наслаждаемся его плодами. Когда-то они стремились достичь самой высшей степени социализма – коммунизма, но очень быстро поняли, что нашей стране больше подходит новое направление. Режим Равенства. Более развитое и продвинутое ответвление, конечная ступень социализма, превосходящая коммунизм по всем параметрам. Теперь они гордятся вновь изобретенным строем и мусолят это название при каждой возможности. Они утверждают, мы добились того к чему стремились: каждому в итоге достается по его потребностям, и каждый отдает в меру своих сил. Так они говорят, по крайней мере. Но на самом деле все абсолютно по-другому. Мне иногда кажется, что со стороны мы, граждане Великого Союза, – рабочие винтики, больше напоминающие живой материал для производства сока, который питает Систему.