Сергей Супремов - Планка абсолюта

«Разве не большее сумасшествие – стучать в ночном лесу по железке, лишать покоя себя, невинных зверей, а потом еще и весь следующий день бороться со сном?!»

И, о Боже, как трудно стало ударить в следующий раз! Навалилась адская усталость. В моем размеренном бое если и не было смысла, то хоть присутствовала направленность, витальное упорство. Теперь же пришли безысходность и усталость, бороться с которыми невозможно.

– А как замерзают во вьюгу, о-о-о, – разбудил меня динамик, – тускнеет надежда, и ты баюкаешь себя мыслью, что все равно уже замерз до костей, – так не лучше ли перестать двигаться, все тщетно? Выхода нет, на сотни миль сплошная ледяная пурга…

Баритон стих, будто чувствуя себя виноватым в том, что разбудил.

Вокруг меня непролазные джунгли, довольно тепло, около 90–100 по Фаренгейту. Но если разобраться, то чем мой тупик отличается от леденеющего странника, оставившего надежду?

«Бряк!» – меня вывела из ступора вздрогнувшая кисть. Уже не контролируя движения, я уронил занесенную назад руку. Эта случайность невероятно помогла. Что было сил я поднял кулак с зажатой монтировкой и принялся колотить, будто пытаясь убить незримого зверя сомнения. Окружающее стало принимать привычные черты. Обитатели этого странного места занялись своими нехитрыми делами, будто не замечая моего грохота. Я же вслух выругался на себя и зарекся останавливаться, покуда во мне есть жизнь.

Ночь тянулась и тянулась. Я стучал, лязгал, порою бессильно ронял руку. В один момент я поймал синхронный ритм:

«Тук, друк, … тук, друк…» – удары сердца резонировали с боем монтировкой. Появились силы даже что-то напевать себе под нос. Животные, насколько я мог судить, представляли угрозу ровно настолько, насколько я ими интересовался. Меня все подталкивало разглядеть их морды, силуэты тел. И тогда животным также становился интересен я. Они смело приближались, и я должен был усиливать удары и внутренне заставлять себя думать о другом. Сила всей той ночи была запрятана в моих собственных способностях, равно как и в неспособностях.

Способность – это не сдаваться, колотить проклятую трубку. Я снова вспомнил про воду, которая точит камень, ведь что-то да выйдет. Неспособность выражалась в отсутствии навыка контролировать мышление – и зачем мне было думать о дурацких зверях?

«Почему нельзя обращать на них внимания? Они такие диковинные – где еще ты таких встречал?» – звучал во мне монотонный голос сомнения. И моя неспособность – то, что я слушал этот голос и начинал ему верить, хотя и знал: ничего полезного для меня он не нашепчет. Почему я слушал этого неотступного советника?

Ведь это он, наверняка он раздвоил здесь все трубки. Нашептал им, что поворачивать надо влево, через минуту – вправо, вот бедные и запутались, стали расти надвое. В этой зоне голос зверя сомнения – это повелитель. Голос фоновый, бесполезный, но заявляющий, что он столь же важен, как и здравый смысл…

Я стал нащупывать важный вывод, но тут заметил, что звери стали расходиться, скрываясь за раздвоенными стволами. Сквозь густые заросли стал пробиваться утренний свет. О, какая это была радость!

– Утренняя пробежка укрепляет мышцы ног и позитивно влияет на иммунитет. Кости приобретают эластичность и менее склонны к иссыханию, – начал баритоном динамик. – Рекомендуют…»

«…Рекомендуют поспать!» – закончил я. Убедился, что опять один, и для верности несколько раз громко стукнул по трубе, а затем поднял лицо кверху и свалился на злополучный железный ствол абсолютно без сил, заметив, что место, куда я бил, было теплым, даже горячим. Мое сознание провалилось в сон, как тяжелый камень, который с размаху бросили в глубокие воды. Но, кажется, уже минут через десять этот булыжник кто-то потянул наверх. Я открыл глаза от внезапного щелчка, будто прямо возле уха сломали толстый сук.

– Замолчи ты со своим гудением! – крикнул я динамику. Но вокруг было тихо. Никого. Подобные пробуждения были не новостью, а скорее свидетельством того, что кто-то рядом, а я сплю на чужой территории. Я открутил нижний колпачок электрофакела, вынул свиток и сделал в нем запись, как давно намеревался это делать, но часто забывал:

«Джунгли, если кто там еще не был…»

Меня послали заваривать трубу, и в ней нашелся клад. Его можно использовать, чтобы выбраться из джунглей. О том, что выхода отсюда нет, без конца говорят радикальные хранители этих мест. Но ходят слухи, что отважные выбирались.

Позже охранники пустили другой слух: что из зеленого омута хоть и есть ворота, только выход из них не освобождает от джунглей, поэтому рано или поздно все равно возвращаешься назад. К охранникам тут так привыкаешь, их манеры въедаются так глубоко, что начинаешь мыслить их понятиями.

В ранние годы я пытался решить головоломку из двух искривленных палочек, зацепленных друг за друга. Надо расцепить палочки, и сделать это можно, отказавшись от попыток дойти до разгадки умом. Крутишь железные стерженьки и так и сяк, обозлишься, дергаешь за концы, пробуешь разорвать силой, все нервы измотаешь – никакого толку. Но стоит успокоиться, как решение сразу тут как тут.

Из скупых пояснений охранника выходило, что сам он тайной не владеет, но слышал, что подлинный побег из джунглей выглядит так же, как мой случай с палочками, и ворота здесь не при чем. Проблема только в том, что такой необходимый покой приходит редко.

Сразу закончив писать, я мгновенно уснул, и меня разбудили, как мне показалось, через десять минут. Будил охранник:

– Почему спишь в рабочее время?!

Не своим от усталости голосом я выдавил: «Вы всех работников поморите, если ночлега не будет. Хоть полчасика…»

– Мне повторить? Обычно ясно с первого раза! – не унимался тип.

Понимая, что пререкания бесполезны, я сгреб свои кости, кожу, мышцы – все, из чего состоял, – и на шатающихся ногах направил эту кучу вглубь зоны «D».

Второй и третий день походили друг на друга, если не считать, что добавился еще больший дефицит сна. Я уже знал, как правильно устраиваться на ночлег, чтобы не нарываться на животных. Но от зверя сомнения спасения еще не придумано. Он, гнусный, говорил мне прямо в мозг, и, несмотря на усталость, я по три-четыре часа не мог уснуть. Он будто раскачивал меня, не давая застыть на той мысли, после которой погружаешься в дрему.

В один из дней я услышал из динамика:

«…После сорока они нередко страдают бессонницей. Причина в возросших жизненных противоречиях. Порой, как говорят исследования, несбывшиеся желания, к которым человек испытывал усиленное стремление…»

– Мне тридцать четыре, приятель, – крикнул я. – Ты меня рано списываешь. Лучше бы колыбельную спел, глядишь, я и перескочу «несбывшиеся желания» да закемарю пораньше…