Леонард Карпентер - Конан Великий

— Веруй в меня, смертный! Служи мне как верный раб, и божественная справедливость восторжествует. Ты прав: если этот король окажется слабым и негодным для нашего дела, это не страшно. В конце концов, он просто приведет нас к другому, более сильному.

— Похоже, эта приграничная война оказалась самой малой угрозой нашей династии за многие поколения.

Королева Зенобия откинулась на белоснежную спинку алебастровой скамьи, установленной в дворцовом парке. Белизна камня и королевских одежд удачно контрастировала с черными, как вороново крыло, волосами королевы и ее загорелой кожей.

— Но хотя тебя не было каких-то две недели, мы очень скучали по тебе, Конан.

— Ты могла бы поехать со мной, Зенобия, если бы захотела.

Конан сидел на такой же алебастровой скамье, установленной напротив первой. В противовес величественно-ленивой, спокойной позе королевы, положение его тела выражало постоянное напряженное внимание, готовность отразить любую атаку, встретиться с самым невероятным противником. Долгие годы жизни странствующего воина не могли не сказаться на манере поведения Конана и не позволяли ему расслабиться ни на минуту, если он сам сознательно не приказывал себе спокойно отдыхать.

— По крайней мере, Конн точно мог бы поехать. Парень-то растет, и негоже сыну короля…

— Но он же еще совсем ребенок! — прервала мужа королева.

— А мне кажется, что уже не совсем. — Конан обернулся, чтобы посмотреть на игравшего у фонтана сына. — В его возрасте, если память мне не изменяет, я в одиночку охотился и рыбачил у подножия высокогорных ледников. — Король улыбнулся и покачал головой, на которую вместо церемониальной короны был надет лишь узкий золотой обруч. — Не буду отрицать, я мало что смыслил в чтении, письме и других искусствах, которые осваивает наш малыш. Впрочем, моих познаний в математике хватало на то, чтобы сосчитать количество людей в отряде ваниров, которые оставили следы на снегах вблизи моего дома. А сделать зарубку на копье после каждого убитого кролика я умел еще раньше.

Интерес маленького Конна вызывал, разумеется, не сам фонтан, поверхность которого была покрыта лотосовыми листьями, а фигура Делвина, неподвижно сидевшего над водой на противоположной стороне водоема. Мальчишка, прикрывшись сорванными листьями, медленно подкрадывался к карлику, прячась за фигурным бортиком.

— Эх, вот жизнь была! — вздохнул киммериец. — Ладно, Зенобия, я понимаю, что у тебя очень много времени уходит на управление дворцом и решение некоторых внутригосударственных дел. Я действительно очень признателен тебе за помощь. Сама знаешь, как я ненавижу эту рутину, но порой мне кажется, что здесь, во дворце, все прекрасно обойдется и без меня, даже если я пальцем не пошевелю или исчезну совсем… Нет, Зенобия, это ленивое существование совсем ослабило меня. Я начинаю чувствовать возраст, даже заныли старые раны…

— Конан, — мягко возразила королева, — я знаю, что ты по-прежнему в прекрасной форме, что, как и раньше, можешь возглавить армию в сражении… Подчас мне кажется, что приключения и войны ты любишь больше, чем меня… А в остальном — даже самые суровые испытания ты воспринимаешь лишь как приятную возможность проявить себя, доказать себе свою силу.

Конан кивнул:

— Ты права, Зенобия. Посуди сама, чем еще, как не подарком богов, можно считать последнее нападение на наши восточные границы? Я убедился, что по-прежнему могу достойно командовать своими солдатами, да и самой армии было полезно встряхнуться. Я доказал, что проведенная реорганизация пошла войскам на пользу и что я все еще сносно держусь в седле и машу мечом.

— Никто в Аквилонии не усомнился бы в этом, — сказала королева. — Никто, кроме тебя самого. — Зенобия с легкой улыбкой наклонилась к своему супругу: — Конан, не бойся ты править страной в мире, не бойся дворцовых дел, не бойся состариться. Я и твои подданные любим тебя не только за силу и воинские таланты, дорогой. А любят они тебя искренне, вовсе не из страха перед тобой. Любят за великодушие, благородство, мудрость… Ой, малыш! Что с тобой, сынок?

Маленький Конн, подкравшись, наконец, к Делвину, недолго пробыл с ним в соседстве. Каким-то образом мальчишка умудрился перевалиться через бортик фонтана и теперь весь мокрый подбежал к матери, спрятал голову на ее груди и заплакал.

— Опять слезы. Ну, не младенец же он уже, черт побери! — недовольно буркнул Конан. — У парня вполне хватит сил, чтобы метнуть копье, а он все к мамочке за утешением бегает. Эх, видели бы это мои родственнички — жаль, не знаю, остался ли кто из них в живых… Впрочем, где уж мне, варвару, знать, что хорошо и что плохо в цивилизованных странах?

— Конан, он всего лишь ребенок! — В тоне королевы звучало оскорбленное достоинство. — А сам ты, доблестный воин, не ищешь ли порой утешения на этой же груди? Не находишь ли убежище от жизненных невзгод под защитой этих же рук? Недостойно взрослого мужчины — король он или нет — ревновать к ребенку!

— Может, ты и права, Зенобия. Даже скорее всего права… — Конан кивнул и вдруг, резко вскинув голову, посмотрел королеве в глаза: — Зенобия, я должен сказать тебе… Эта война с Офиром и Немедией… она еще не окончена. Там, на востоке, творятся такие дела, что для Аквилонии было бы неразумно и опасно сидеть сложа руки. На этот раз я могу уехать надолго и очень скоро. Нам нужно торопиться.

— Я предчувствовала это, Конан, и очень боялась. — Зенобия прижала к себе сына, который, прекратив плакать, переводил взгляд с отца на мать. — А откуда ты узнал о важных переменах на востоке? — взяв себя в руки, поинтересовалась Зенобия. — Со слов своего уродца — Делвина? — Ее взгляд проследил за поспешно скрывшимся в глубине сада карликом.

— И с его слов тоже. Публио и все остальные сходятся во мнениях по этому поводу. А информация, полученная от шута, оказалась действительно очень ценной. Как знать, Зенобия, быть может, именно этот карлик сыграет в моей судьбе огромную роль.

— Вполне возможно, — сухо ответила Зенобия, одновременно мягко гладя черные, как у обоих родителей, полосы младшего Конна; затем ее голос вдруг стал почти просительным: — Только знаешь, Конан, когда поедешь, возьми, пожалуйста, Делвина с собой. Не лежит у меня к нему душа, не верю я ему, даже боюсь.

На следующее утро король покинул Тарантию. Роскошно выглядевший в новых, сверкающих золотой отделкой доспехах из вороненой стали, восседающий на своем новом скакуне по кличке Шалманесер, Конан возглавил внушительную колонну, едва ли не превышающую по численности ту армию, которой он командовал в сражении полмесяца назад. Части, сражавшиеся в долине Тайбора, были оставлены на юго-востоке страны. За последующие же две недели в Тарантии собрались долго шедшие с северных и западных границ гандерландские и боссонские роты. Кроме того, из крестьян центральных районов было набрано ополчение, отряды которого возглавили знатные горожане и сельское дворянство.