Леонард Карпентер - Конан Великий

Двигаясь в такт зажигательной музыке, девушки закружились в танце. Некоторые легко вспрыгнули на столы и танцевали там, не задев ни единого кубка или блюда. При этом с каждым новым скачком все ускоряющегося ритма одеяния танцовщиц словно таяли на их телах, обнажая прекрасную гладкую кожу.

Сам Конан оказался атакован двумя наиболее энергичными танцовщицами. Его глаза горели, пальцы щелкали в такт барабанам, казалось, вот-вот — и киммериец не сдержит порыва страсти и схватит одну из девушек, чтобы прижать ее к себе в чувственных объятиях. Впрочем, присутствие королевы Зенобии заставляло его сдерживать свои чувства, ограничиваясь лишь восторженными замечаниями в адрес танцовщиц:

— Великолепно, Мора, ты, как и раньше, — в отличной форме, девочка! Эй, Лилит, не перетрудись! Голова закружится. Иди, иди сюда, присядь ко мне на колени. Давненько мы с тобой спокойно не говорили…

Поглядывая на терпеливо следящую за всем этим королеву, девушки продолжали свой вызывающий танец на минимально безопасном расстоянии от Конана; по первому же едва заметному знаку Зенобии они немедленно переместились подальше, в сторону центра зала, откуда стали соблазнять других придворных.

Вскоре многие из гостей закружились в чувственном танце. Некоторые, преимущественно парами, стали расходиться по бесчисленным залам дворца. Никто даже не заметил, в какой момент зал покинул Конан, крепко обнимающий Зенобию и что-то нежно нашептывающий ей на ухо.

За столами остались лишь слишком пьяные гости, уже не заинтересованные в женском внимании, а также те, кто убежденно сторонился женского общества. Одна из танцовщиц, самая миниатюрная из всего гарема, закончила свой танец в недвусмысленной позе перед стулом Делвина. Карлик гневно завращал глазами и даже замахнулся на девушку лютней, а затем слез с груды подушек и оскорбленно удалился к камину, где провел ночь, не смыкая глаз, пристально глядя на догорающий огонь и тлеющие угли.

— При дворе говорят, что мы с тобой, малыш, — занятная парочка.

Конан сидел за письменным столом в кабинете Восточной Башни его дворца, слушая, как Делвин перебирает струны лютни. Солнечный свет острыми лучами прорывался сквозь узкие окна-бойницы, освещая свитки и пергаменты, разложенные на королевском столе. Конан еще раз перечитывал распоряжения и военные приказы, затем подписывал их длинным пером и запечатывал воском из подогреваемого свечой тигля. Поставив свою личную печать, Конан откладывал документ в сторону. Из угла кабинета, где на маленьком стульчике сидел карлик, доносились мелодичные аккорды,

— Это все голоса завистников и ревнивцев, с которыми ты, король, не проводишь столько времени, сколько со мной, — раздался хриплый голос Делвина. — А ведь это знак судьбы, я имею в виду нашу встречу. Подумать только, если бы не тот неумелый возница, не подобранные наспех доспехи и не благородный порыв короля-варвара, жаждавшего прикончить всех раненых подряд, я, скорее всего, был бы сейчас мертв. Впрочем, мог бы и вновь оказаться в Бельверусе или же в Ианте, где развлекал бы еще более тупую, чем здесь, публику из тамошних аристократов и их идиотских подружек.

— И все же есть в нас что-то общее, — отложив перо, задумчиво сказал Конан. — По крайней мере, в том, что у меня тоже подчас бывают проблемы с подбором подходящих по размеру доспехов.

Делвин, вместо того чтобы рассмеяться, выдавил из лютни какой-то безумно фальшивый аккорд и серьезно ответил:

— Это все следствие торопливости старого Балта, недавшего мне времени спокойно подготовиться к походу. Впрочем, старому скряге давно следовало бы раскошелиться на персональные латы для меня. Ну посуди сам, что это за правитель, который оставляет самого доблестного из своих воинов без доспехов, без коня и без оруженосца накануне суровой битвы?

— Я думаю, ты за своего короля воевал бы весьма достойно, — с демонстративной серьезностью сказал Конан.

— Так оно и было! — вдохновенно воскликнул карлик.

— Ну да, да, разумеется… Хотя в твоих речах я не слышу ни тени чести или достойного отношения ни к Балту, ни к его еще более презираемому тобой союзнику. — Конан хитро прищурился. — Хотел бы я знать, что ты скажешь обо мне, когда я повернусь к тебе спиной.

Делвин спокойно принял этот вызов:

— Неужели ты еще не понял, о могучий король-киш-корез, что плохо о тебе я и так говорю достаточно много — прямо тебе в лицо?

Конан добродушно усмехнулся:

— Молодец, маленький человечек, хорошо выкрутился. Король умеет ценить откровенность, от шута — в неменьшей степени, чем от других. Я готов мириться с твоим острым языком до тех пор, пока не почувствую, что ты шпионишь за мной или замышляешь что-то недоброе. Предателям в моем окружении пощады нет. — Испытующий взгляд монарха впился в карлика.

— Никакого шпионства, мой повелитель. И никакого предательства: ни подлого, ни благородного. — Делвин заерзал на своем стульчике, но не отвел глаз. — Я не нуждаюсь в этом оружии слабых. Ибо на то, как им пользуются Балт и его шакал Малвин, я уже насмотрелся, служа у них. Слабость и трусость, предательство и интриги — вот что погубит королевство. И, признаюсь тебе, так думаю не я один. Такого же мнения придерживаются и некоторые аристократы в Ианте, да и кое-кто из немедийских военачальников.

Конан с безразличным видом вернулся к своим пергаментам и, словно невзначай, сказал:

— Да, ты и вправду немало знаешь о нас, правителях. И исходя из твоего опыта, что ты мог бы сказать об этой стране, о моем королевстве?

— Об Аквилонии? Вполне сносное государство, Конан Разбиватель Черепов. Весьма благоразумное и широко мыслящее, раз оно допустило на свой трон столь дикого и необузданного варвара. Странная получилась комбинация: народ, давший высочайшие образцы хайборийской культуры и искусства, с почтением склоняет головы, подставляя макушки под увесистые кулаки неграмотного дикаря.

— Я уважаю искусства, — искренне возразил карлику Конан, — включая твое треньканье и завывания. Да будет тебе известно, что, став королем, я обучился чтению и письму, да и сам приложил руку к написанию героических песен.

— Для тебя это — бесспорно огромное достижение, особенно сравнению с другими правителями и генералами, которые обращаются к столь несерьезному времяпрепровождению, лишь оставшись не у дел. Впрочем, увлечение самодеятельностью действующего монарха и вполне может служить доказательством его праздности и насыщенности.

— Что? Это я-то праздный монарх? — Конан не смог удержаться и прервал работу с документами. — Да я кручусь как белка в колесе, несусь во весь опор, галопом, на бешеном скакуне! Еще очень давно я понял, что трон похож на спящего тигра: легче подкрасться к нему и вскочить на него из засады, но удержаться верхом поди попробуй. А что касается пресыщенности — я всласть наголодался, натерпелся всего в своей жизни, карабкаясь к ее вершине. И вот теперь я действительно имею такую власть, такие сокровища, которых хватит, чтобы пресытить любого человека на земле!