Олег Верещагин: - Путь домой. Книга вторая

Колька представлял собой, если так можно выразиться, иную ипостась мальчишек того, нового мира, который родился там, на тойЗемле — если рассматривать его в сравнении с компанией, встреченной мною в феврале. Такие ребята (и девчонки!) всё чаще появлялись, по слухам, на Кавказе, в Молдавии, на юге Европы, но с Колькой первым я познакомился близко. Он, оказывается, участвовал в какой-то непонятной войне абхазов (?!) с грузинами (?!?!), в которой участвовали русские (?!?!?!), чеченцы (?!?!?!?!) и ещё чёрт знает кто. Но, во всяком случае, он оказался у нас «ко двору», и у него ещё оставалось примерно полста патрон.

Девятнадцать парней и одиннадцать девчонок — вот каков был мой отряд теперь, с которым я к середине лета 92-го добрался в Англию. Через десятые руки я передал Лаури просьбу пригнать сюда наш «Большой Секрет» — и вот ожидал его, без особых приключений (пока) блуждая по здешним очень красивым землям.

Впрочем, с нами и вообще последнее время ничего серьёзного не случалось…

…— Командир, — нарушил спокойное молчание Колька, рассматривая носки своих начинающих разлезаться кроссовок. Он один называл меня не «князь» и не «Олег», а именно так — «командир», — я не пойму, что Лидке надо?

— А что ей надо? — я положил рукоять палаша на колено, поглаживая ладонью свастику.

— Ну… — он длинно вздохнул. — Я к ней и так и сяк… Короче, она мне нравится. Я ничего плохого не хочу, я её не обижу, — он заторопился, — а она чуть ли не шарахается… Я ведь всё серьёзно…

— Коль, — я хлопнул его по плечу, — ну ты пойми. Её почти два месяца разные скоты трахали, как хотели… не вскидывайся! Она, заметь, ото всех парней стороной держится. Лёнька погрубей, да и тот только недавно отошёл, ты его раньше не видел, а я-то ещё застал…

— Ну а мне то-то что делать?! — в сердцах стукнул кулаком по камню Колька.

— То же, что и делал, — ответил я. — Будешь добр, настойчив и предупредителен — и она выправится, вот тебе и награда…

— Командир, — тихо спросил Колька, поворачивая ко мне побледневшее лицо, на котором чёрными точками выступила обычно незаметная россыпь редких веснушек, — в этом мире вообще бывает счастье?

— Счастье? — я потянулся, скрипнув кожей: -

— «Гамлет» Шекспира, — нехотя ответил я. — Есть здесь счастье, Коль. Какое сами себе слепим, такое и есть. Что возьмём — то и наше. И в какой-то степени это справедливо… — я встал на ноги. — А вот и наши идут.

Я не знаю, какова Темза в нашем мире, хотя всегда мечтал побывать в Англии. Но здесь я увидел широкую и спокойную, полноводную реку, незаметно и плавно катившуюся в ивовых зарослях. Местами от берегов отступали островки гордо стоявшего в воде тростника, над ними пролетали густые стаи уток.

— Темза, — сказал Джек. — Господи боже, — он перешёл на английский, — я не был здесь двадцать два года!

— Двадцать два? — недоверчиво спросил Ян, сидевший на корточках у воды и плескавший её себе за ворот куртки.

— Двадцать два, — с неуместной, казалось бы, улыбкой подтвердил Джек. — Я был только у тех мест, где Темза впадает в Рейн, а сюда не заходил… — он сунул два пальца в рот и резко свистнул. С отмели километрах в полутора от нас замахал рукой Вадим, оттуда тоже засвистели, и кто-то поднял в обеих руках здоровенную рыбину. — Улов, Олег…

— Улов, — я прислушался. — Улов… Тихо, ребята.

Вопросов не последовало. Умолкли все — и сразу. Джек глазами спросил: «Что?» Я дёрнул щекой. Что-то мне не нравилось… что-то двигалось на самом краешке беспечного шума природы.

Я не успел понять, что это за звук. Позади нас возник Йенс Круммер. Губы немца кривила улыбка.

— Негры, — сказал он. — Гребут этим берегом против течения, со стороны Рейна. Шесть лодок, шестьдесят штук. Сейчас километрах в двух.

Я посмотрел на Джека, и тот исчез, а через несколько минут с отмели смело рыбаков Вадима. Со всех сторон шуршали кусты — собирались наши…

…У берега, на глубине, течение в этом месте убыстрялось резко. Угол течения между отмелью и остальным берегом создавал тихую заводь с прозрачной водой, в которой над песчаным дном «ходили» несколько больших щук.

Я уселся на торчащую над водой коряжину, оплетя ногами один из нижних сучков. Достал револьвер, толчком ребра ладони взвёл курок.

— Сома поймали, — сказал Вадим, бездельно играя тесаком в ножнах. Он стоял на берегу. — Слушай, может, пусть себе плывут? Чёрт с ними!

— Пусть плывут, — согласился я. — Только обратно по течению. И мёртвые… Пока меня не было, — я повернулся к нему, — один Боже погиб, да? — Вадим кивнул, не спуская с меня глаз. — И скольким ты вот так… разрешилплыть? — он молчал, но серые глаза сузились. — Со мной убитых будет побольше, — добавил я. — Потому что у меня с ними, старый друг, никакого мира и согласия быть не может. Вижу — бью. Ты чем-то недоволен?

Я знаю, какспросил это. Тон моего вопроса отразился в лице Вадима, как в зеркале. Кажется, он хотел что-то сказать, но промолчал и, отшагнув в кусты, слился с ними…

…Первая лодка появилась из-под ветвей ив — привычная, сухоглавая, страшная. Негры в ней гребли, размеренно ухая и опустив головы, меня они не видели, собираясь проскочить под дерево.

— Привет, — сказал я. И вогнал первую пулю прямо в задранное ко мне удивлённое безлобое и губастое лицо.

Визжа и бросаясь из стороны в сторону, по лодке метался какой-то клубок. Слыша краем уха отрывистые щелчки «калашникова», я соскочил в лодку на нос, в прыжке бросив в кобуру револьвер и выхватывая клинки. Удар — в грудь сидящему на корточках негру, ногой. Круговой удар палашом — в брызгах крови взлетает отсечённая голова, тяжело падает в воду. Круговой удар вбок дагой — с неё увесисто сваливается тело. Резкий толчок от борта, и я, в прыжке поймав дагу ножнами, ухватился за ветви ив и спланировал на берег. Вонзив палаш в землю, откинув шторку барабана, быстро перезарядил наган. Звуки боя слышались ниже по течению, и я заспешил туда.