Олег Верещагин: - Путь домой. Книга вторая

— И ты молчал?! — поразился Вадим. Требовательно бросил Сане: — Это правда?

Саня с шаловливой улыбкой развёл руками.

— Встреча друзей, — горько сказал Вадим. Повернулся и пошёл прочь по берегу. Я окликнул его, но он только махнул рукой.

— Позови ещё кого-нибудь из своих, — предложил Саня, но Сморч вмешался:

— да не надо… Ты извини, Сань, но я тоже… пойду.

И двинулся за Вадимом, непривычно сутулясь.

— Не уйди насовсем, — бросил ему вслед Санёк. Сморч не обернулся.

— Олег, уступи мне, — попросил Сергей. Я покачал головой и шепнул:

— Где Танюшка?

— Девчонки её не пустят, — ответил он. — Олег…

Я тронул его губы пальцем, и Сергей, покривившись. Замолчал.

— Лет пять назад у меня не было бы шансов, — сказал Саня, подняв руку — Щусь молча раздёргивал шнуровку на его боку. Я, ничего не спрашивая, отстегнул на боках крючки. Передал оружие Сергею, потом отдал бригантину и начал снимать крутку. — Но сейчас — лучше бы ты подумал, Олег…

Ветер был холодным и сырым. Но, хотя он дул с моря, до меня донёсся от суши девчоночий крик:

— Оле-е-ег! Не сме-ей!

Я заставил себя не услышать его, беря из протянутых рук Сергея палаш и дагу. Подмигнул ему. Потянулся, размял плечи, вздохнул.

И повернулся к Сане.

Андрей Макаревич

У Сани, как и у меня, прибавилось шрамов (интересно, многие ли ему оставили те, кого он вот так грабил?) Но в целом он не изменился — по-прежнему был худощав и гибок. И оружие осталось то же самое — валлонская шпага, такая же длинная и широкая, как мой палаш, и дага-пойнгард, цельнокованая, с ремённой оплёткой тонкой рукояти, короче, но шире, чем моя.

— Кистень-то оставил? — поинтересовался я.

— А ты — револьвер и ножи? — ответил он, салютуя мне. Салюту научил его я, и на миг мне почудилось, что это просто обычная тренировочная схватка.

Я ответил на салют и, плавно пригнувшись, мягко пошёл по кругу, подняв оба лезвия: даги в вытянутой и поднятой левой, палаша — в опущенной к бедру руке. Саня двинулся напротив меня, зажав пойнгард в левой, согнутой перед грудью, руке испанским хватом, а валлонку — положив клинком на плечо.

Круг. Ещё. Ещё.

Саня, кажется, ждал, пока у меня устанет правая рука. Он не заметил, что я упираю кулак в бедро…

…Его клинок с плеча выстрелил мне в лицо! Я перехватил удар дагой, отбросил, атакуя палашом в колено. Саня отшвырнул ударом вниз-вбок моё оружие своим пойнгардом. Я подпрыгнул, спасая ноги от кругового рубящего удара валлонки, из-под правой руки уколол дагой в левой…

Саня отскочил, и мы вновь закружили в той же позиции. Я не хотел его убивать. Я не мог его убивать.

Он был мой друг. Друг.

Валлонка со свистом рубанула в голову. Я вскинул дагу на блок, одновременно уколол палашом в грудь… и не понял, в какой неуловимо краткий миг валлонка отдёрнулась, не завершив удар. Её клинок скрестился буквой Х с клинком пойнгарда. Саня поймал палаш на уколе в эту развилку. Его пойнгард резко взвизгнул по клинку валлонки, быстро, сильно и беспощадно отшвыривая мой палаш в сторону, а правая рука Сани молниеносно метнулась назад — и тут же вперёд, прежде чем я успел опустить дагу в защиту.

Всё это заняло меньше секунды. И всё, что я успел — чуть повернуться, поэтому валлонка пропахала брызнувшую кровью рану слева по рёбрам.

А должна была вонзиться между них — в сердце.

— А ведь тымне показывал этот удар, — Саня улыбался.

— Я, — согласился я, на миг прижав к ране локоть. — Знаешь, я не верил, что ты правда будешь стараться меня убить.

Саня поцеловал окровавленный кончик своей валлонки и принял мою же стойку. Я тоже вернулся в неё. А через секунду круговой свистящий удар на уровне лица заставил Саню отшатнуться. Не завершая круг, я нанёс укол в плечо обратным движением — Саня перехватил клинок гардой пойнгарда, рванул в сторону; я заблокировал его валлонку дагой, дёрнул в другую и с такой силой ударил Саню ногой в открывшуюся грудь, что он полетел в воду. Щусь вскрикнул. Я, махнув клинками, бросил:

— Сань, хватит. Уходи.

Улыбаясь, Саня поднимался на ноги. Валлонка в его руке загудела, описывая круг, постепенно превращавшийся в серебряный кокон. Рука с пойнгардом спряталась за спину. Держа свои клинки скрещенными на уровне колен, я отступал. Кокон вдруг разразился серебряной молнией — клинки тяжело лязгнули, а через миг наши даги столкнулись гардами где-то у живота. Палаш и валлонка с противным визгом соскользнули на гарды тоже, и я увидел совсем близко лицо Сани — улыбающееся, с тёмной прядью на лбу.

Стремительно наклонившись вправо, я перестал сопротивляться, расслабив правую руку — валлонка давившего изо всех сил Сани неудержимо соскользнула влево-вниз, а он сам, увлечённый в падение собственной силой, получил резкий встречный удар локтем в лицо. Ударом ноги в запястье правой я вышиб валлонку, а рывком даги — пойнгард.

— Всё, Сань, — мирно сказал я, опуская оружие. — Уплывайте.

Он отнял руки от лица. Из носа и угла рта текла кровь. Но Саня — улыбался.

— Ловко, — сказал он и спустил на песок длинную, густую алую нить.

— Ты спас мне жизнь тогда, — вздохнул я.

— Мы давно друг другу ничего не должны, — возразил Саня.

— Уходи, — я показал палашом на море. — Уговор.

Бок засаднило. Навалились тоска, усталость, холод подступил к сердцу. Я повернулся и пошёл по песку к Сергею.

Не знаю, что меня предупредило. Лицо Сергея? Какое-то мелькание теней? Боевой инстинкт?

Падая на правое колено и одновременно поворачиваясь туловищем назад, я толчком даги вверх отбил валлонку Сани на ударе. Палаш выбросил вверх и вперёд. Уколом.

Саня наделся на него солнечным. До гарды. Мягко упала на песок выбитая валлонка. Я услышал, как закричал Щусь, ещё крики, но не понимал, что происходит. Саня нависал надо мной, как башня, рассматривая меня очень внимательными спокойными глазами. Он улыбался.