Андрей Бондаренко - Ночь богонгов и двадцать три пули

Впрочем, как известно, настроение — настроением, а аппетит — аппетитом. Навевают долгие морские прогулки зверский аппетит, и с этим ничего не поделаешь.

Макс, свернув направо, оказался на широкой аллеи, засаженной с двух сторон ровными рядами молодых платанов. Но, не пройдя и пятидесяти метров, остановился как вкопанный — на гравийную дорожку, мерзко мяукнув, выбралась упитанная угольно-чёрная кошка.

— Эй, не сметь! — вырвалось непроизвольно. — Стой! Назад! Ну, кому сказано, тварь?

— Мяу! — ответила сиплым баритоном кошка, мол: — «Сам дурак, морда и козёл!», после чего безмятежно продолжила путь. То бишь, пересекла аллею и скрылась.

— И что теперь делать? — нерешительно пробормотал Смит. — Вон же он, парусиновый шатёр рыбного ресторанчика. Совсем рядом, за полторы минуты можно дойти. И, как назло, никаких других приличных забегаловок нет поблизости…. Вернуться на набережную и поймать такси? Ну-ну. Так и от голода помереть недолго…

Мысленно послав все народные приметы очень далеко и надолго, он смело проследовал к ресторану, зашёл под своды шатра, занял угловой столик и, дождавшись официанта, сделал расширенный заказ: разнообразные холодные закуски из морепродуктов, включая свежайших устриц, классическая испанская паэлья, жаркое из омаров-осьминогов, бутылочка хорошего итальянского вина.

«Не буду себе ни в чём отказывать!», — решил Макс. — «Это в пыльной Канберре приходилось соблюдать осторожность. То бишь, конспирацию. Мол, на скромную зарплату криминального инспектора особо не пошикуешь. Уже и подзабыть успел о нормальном питании. Чёрт знает что…. А здесь, в Сиднее, кого мне опасаться? Операция, тем более, выходит на решающий виток. Ещё пара-тройка дней, и можно будет, предварительно загримировавшись и прихватив из тайника запасной комплект документов, вернуться домой…».

— Эй, любезный! — крикнул вслед уходящему официанту. — Принеси-ка для начала рюмочку виноградной граппы. А десерт мы с тобой потом обсудим. Отдельно…

Обед занял порядка пятидесяти пяти минут и завершился чашечкой крепкого кофе, абрикосовым ликёром и тёмно-коричневой никарагуанской сигарой.

Расплатившись по счёту и одарив расторопного официанта щедрыми чаевыми, Смит покинул ресторанчик и направился к центру города.

Улицы поочерёдно сменяли друг друга: Шарлотты, Елизабет, Йорк, Сассек, Кембридж, Кент…

«Велико, всё же, влияние Великобритании на весь Мир», — мысленно усмехнулся Макс. — «Только, на этот раз, у ребятишек ничего не получилось. Пошли, дурилки заносчивые, по ложному следу. Опростоволосилась знаменитая и хвалёная МИ-6. Ха-ха-ха! Сейчас лощёный красавчик Джеймс Честерфилд, наверняка, находится в служебном кабинете мистера Томаса Бриджа. То бишь, докладывает, самодовольно улыбаясь, о достигнутых успехах…. Ну-ну, наивные людишки. Пусть радуются. А уже через недельку-другую обоих отправят в заслуженную отставку. В смысле, в счастливую и скучную штатскую жизнь, тыквы выращивать на досуге. Так принято на туманном Альбионе — выращивать, находясь на пенсии, неправдоподобно-огромные тыквы. Из классической английской серии: — „О, жёлтой тыквы аромат! Меня влечёт, хранит и манит. Он не предаст и не обманет. И ты полюбишь тыквы, брат!“. Сучата хреновы…».

Зажглись, любезно разрезая вечерний вязкий сумрак, тускло-жёлтые фонари. Он вышел на улицу Джорджа, считавшуюся главной улицей Сиднея. Напротив стеклянного здания Австралийского Национального Банка, на углу с улицей Эссек, располагалось серо-чёрное четырёхэтажное здание, на первом этаже которого — над козырьком единственной парадной — красовалась пафосная надпись, выполненная ярко-оранжевыми (на тёмно-синем фоне), буквами: — «Национальные любители парного молока».

— Очередная знаковая и тревожная ерунда, — коротко нажав указательным пальцем на белую кнопку дверного звонка, проворчал Смит. — Разве можно снимать офис в таком мрачном и неуютном месте? Именно здесь, как утверждает всезнающий Интернет, заключённый Томас Баррет — в далёком 1788-ом году — украл из кладовой походного лагеря масло, горох и кусок жирной свинины. За что и был публично повешен. На старом эвкалипте даже имеется табличка, утверждающая, что, мол: — «На втором суку справа…». Враньё, конечно. Данному эвкалипту и ста пятидесяти лет не будет. Наглый маркетинг-микс, не более того…. «Национальные любители парного молока»? Затейники, одно слово. Формально — обыкновенная общественная организация. Девочки и мальчики, а также взрослые дяденьки и тётеньки, играют в природных и убеждённых фашистов. С одной стороны, полная и безобидная лабуда. А, с другой, именно с таких игрушек и начинаются серьёзные дела, порой перерастающие в кровавое и неуправляемое скотство. Из серии: — «Волчата учатся кусать…».

За толстой дверью послышался лёгкий шорох, и густой бас — с легко читаемыми угрожающими нотками — угрюмо поинтересовался:

— Кого там черти принесли?

— Бог и Родина! — бодро откликнулся Смит.

Раздался шум отодвигаемых солидных запоров, за ним последовал противный скрежет ключа в замочной скважине, дверь послушно отворилась.

— Проходите, соратник, вас ждут! — приветственно пророкотал бас.

По длинному узкому коридору, скупо освещённому тусклыми маломощными лампочками, они прошли в просторный холл. Здесь уже было гораздо светлее, вдоль кирпичных стен выстроились кожаные светло-бежевые диваны, рядом с ними — журнальные столики на колёсиках, с разложенной на них цветной полиграфической продукцией. А провожатый деятель, обладатель могучего баса, оказался упитанным бородатым мужчиной лет двадцати пяти, одетым в потрёпанные синие джинсы и кожаную чёрную жилетку на голое тело.

Послышался бодрый перестук каблуков, это кто-то торопливо спускался по бетонной лестнице, ведущей на второй этаж.

Через несколько секунд в холле появился странный тип — высокий, сутулый, длинноволосый, в очках с затенёнными стёклами, в мешковатом тёмно-синем рабочем комбинезоне, с рваной бейсболкой на голове. Человек, как человек, но Макс почувствовал — на уровне подсознания — лёгкое беспокойство.

— Как оно? — равнодушно поинтересовался бородач.

— Всё починил, — направляясь к коридору, сообщил длинноволосый. — Дохлая крыса застряла в воздуховоде. Вытащил и поместил хладный трупик в специальный полиэтиленовый пакет с застёжкой-липучкой. Пакет? Выбросил в мусорное ведро…. Не надо меня провожать. Я дверь захлопну. Всех благ, любители молока!

Глухо цокнула дверная защёлка.

Совсем рядом громко звякнуло — это упала на пол, сорвавшись с вбитого в стену гвоздя, большая ржавая подкова.

«Где я раньше мог видеть этого неуклюжего индивидуума?», — с тоской посматривая на ржавую подкову, засомневался Макс. — «В Канберре? Может быть. Да и голос, определённо, знакомый. Очередная плохая примета, так её и растак. Плюсом — упавшая подкова…».