Павел Корнев - Падший

– Один вопрос: зачем?

– Ну Лео! – подступила ко мне Лили. – Сам посуди: не домой же мне его нести! Меня родители на улицу выгонят! Ну подержи его, чего тебе стоит? Я к нему привязалась…

– С превеликим удовольствием поменяю удава на тебя. Неси его родителям и переезжай ко мне.

– Тьфу на тебя, Лео! – разозлилась Лилиана, но сразу замурлыкала: – Ну оставь его, а? И тогда однажды Черная Лилия исполнит для тебя свой волнительный танец. Для тебя одного! Подумай об этом, Лео. Просто подумай.

Но как раз думать после столь проникновенных речей стало невероятно сложно. Точнее – сложно стало думать о деле. Слишком уж фривольные образы заполнили голову.

– Лили! – строго произнес я. – Что происходит?

– Как что? Я больше не буду танцевать в варьете. Ты рад?

– Безумно! – действительно обрадовался я, беря подругу за руки. – Но позволь поинтересоваться, что подвигло тебя на столь решительный шаг?

– Все шутишь! – обиделась Лилиана.

– Нисколько! Всего два дня назад записка, подброшенная в отель, напугала тебя до полусмерти.

Лили неуютно передернула плечами, но сразу успокоилась и с вызовом произнесла:

– Вчера через меня говорила богиня! Мне ли бояться ее слуг?

– Ты серьезно? – вырвалось у меня. – Ты и в самом деле веришь…

– Не важно, во что я верю! – оборвала меня Лилиана. – Если я избрана богиней, то неприкосновенна. А если это был нервный срыв, то дальше так продолжаться не может. Иначе я очень скоро окажусь в желтом доме. Поэтому я решила начать новую жизнь!

– А не стоило начать новую жизнь с избавления от удава?

– Ну что ты, Лео! Он же такой миленький! Я правда к нему привязалась. К тому же он почти не требует ухода…

– Ну не знаю… – протянул я, хотя на самом деле прекрасно знал, что не откажу. И вовсе даже не из-за желания увидеть соблазнительный танец в собственной спальне. Нет. Просто зачем еще тогда нужны друзья?

– Ну Лео… – умоляюще протянула Лилиана и вдруг заулыбалась. – Послушай, ты сейчас просто лопнешь от смеха! Мне через управляющего варьете передали предложение выступить со своим номером на гала-концерте под поэму твоего друга Альберта!

Я подобрал отвисшую челюсть и выдавил из себя:

– И что ты?

– А что я? – фыркнула Лили. – Конечно, сказала «нет»! Я приличная девушка! Но какой соблазн! Исполнить роль, от которой отказалась сама Ида Рубинштейн!

– Ключевое слово – отказалась. Они просто цепляются за соломинку.

– Лео, ты невозможный бука! – не на шутку обиделась Лилиана. – Думаешь, я не справлюсь? Возьму и соглашусь назло тебе!

Я притянул чертовку к себе, запустил пальцы в черные локоны волос и поцеловал.

Не знаю, сколько мы так простояли, прежде чем Лили высвободилась и с притворным раздражением произнесла:

– Всю прическу растрепал, паразит!

Она шагнула к зеркалу, я потянул ее к лестнице на второй этаж.

– Лео, не время! – остановила меня Лили и указала на окно. – Нам пора!

Я выглянул на улицу и досадливо поморщился: у калитки стоял экипаж.

Лилиана достала косметичку и подправила макияж, затем отцепила от шляпки вуаль, водрузила ее на голову и объявила:

– Я готова!

Я вздохнул и указал на дверь.

– Прошу.

И мы отправились в амфитеатр. Клетка с удавом так и осталась стоять на кухонном столе, и оставалось лишь надеяться, что сегодня уборщица уже не придет…

Площадь перед амфитеатром была залита сиянием электрических ламп. Они разгоняли сумерки и чудесным образом продляли день. Над домами неожиданно низко висел дирижабль, в темном небе помаргивали красные точки его сигнальных огней.

Играла музыка; всюду прогуливались нарядные отдыхающие, они так и норовили как бы случайно пройтись мимо слегка приоткрытых ворот амфитеатра и заглянуть внутрь, но за теми была установлена высоченная ширма. Зевакам оставалось лишь завистливо смотреть вслед редким счастливчикам, которых пропускала внутрь охрана.

Мне стало не по себе. Находиться на всеобщем обозрении не хотелось.

– С тобой все в порядке, Лео? – забеспокоилась Лилиана, оперлась на мою руку и выбралась из коляски.

– Весь в предвкушении, – улыбнулся я.

– Лео! – окликнули вдруг меня.

Мы обернулись – нас догонял запыхавшийся Альберт Брандт.

– Добрый вечер! – поздоровался он и даже прикоснулся губами к пальцам моей спутницы.

– А где ваша супруга? – полюбопытствовала Лили.

– Утомилась и отдыхает, – ответил поэт с легкой улыбкой на губах. – Плохо спала ночью.

Караулившие почетных гостей у ворот амфитеатра фотографы отвлеклись на Альберта, мы с Лилианой воспользовались этим и поспешно проскользнули внутрь. Распорядитель узнал нас, не пришлось даже представляться.

Высоченная каменная арка вывела во внутренний коридор с лестницами на верхние уровни, мы не стали никуда сворачивать и прошли на арену. Гомон толпившихся на площади зевак как отрезало.

Джозеф Меллоун и Адриано Тачини принимали заслуженные поздравления; не радовался жизни лишь режиссер-постановщик завтрашнего гала-концерта. Франц Рубер был бледен и обильно потел. Остальным гостям духота никакого неудобства не доставляла, все были слишком поражены открывшимся зрелищем. Да я и сам восхищенно покачал головой: на старых открытках амфитеатр представлял собой зрелище не столько величественное, сколько печальное. Теперь же он ничем не уступал столичному ипподрому.

Невелико достижение? Как сказать. Ипподром никогда не разрушали и не возвращали в первоначальное состояние. Работа была проведена колоссальная.

Прямо посреди арены высилась эстрада, в дальней от входа стороне стены амфитеатра переходили в массивную каменную башню с плоской крышей – там установили причальную мачту и обустроили посадочную площадку дирижабля. В этом вопросе архитектор счел нужным пойти в ногу со временем.

Я запрокинул голову, и дух захватило от вида зависшего над ареной летательного аппарата. Адриано Тачини будто перехватил мой взгляд и указал наверх.

– Он будет прикрывать гостей от солнца! – объявил архитектор. – Ее высочество прибудет сюда на собственном дирижабле и сойдет с него непосредственно в амфитеатр.

При этих словах Джозеф Меллоун обернулся посмотреть на причальную вышку и самодовольно улыбнулся.

– Запускайте! – объявил он, махнув рукой.

Створки внутренних ворот немедленно распахнулись, и на арену под частые-частые хлопки выкатился невероятного вида самодвижущийся аппарат. Больше всего внешним видом он напоминал поставленную на четыре велосипедных колеса бочку с обтекаемым носом и приваренным сзади раструбом. По бокам были закреплены какие-то баллоны, сверху установили штурвал. Прицепленный ремнями к сиденью пилот в облегающем комбинезоне, гогглах и шлеме отсалютовал нам, и удивительный аппарат побежал по каменной дорожке, все набирая и набирая скорость. Хлопки теперь сливались в сплошной гул, из заднего раструба вырывалось пламя.