Ольга Голутвина - Крылья распахнуть!

— Про Порт-о-Ранго даже не поминай, — сурово сказал боцман Лите. — Как «Миранде» туда сунуться? Тотчас прозвенят эдону Манвелу.

— «Миранде» в порт соваться нельзя, — согласился Бенц. — Найдем укромную бухточку в окрестностях. Я один схожу в город и отдам долг.

Глянул сверху на ошарашенные физиономии леташей — и с удовольствием продолжил:

— А потом будем устраиваться на зимовку. Портовые сборы, ваше половинное жалованье, корм для тварюшек…

— Капитан, — восхищенно и недоверчиво ахнул Отец, — ты успел ограбить губернаторскую казну?

— Как обо мне плохо думают… — ухмыльнулся Бенц. — Нет, я спас от головорезов богатую и невероятно красивую эрлету. Она подарила мне на память перстень. А когда я мотался по дружкам короля контрабандистов, я познакомился с темным скупщиком и показал ему перстенек. У бедняги глаза на лоб полезли. Там, оказывается, та-акой алмаз… Темнарь честно предупредил, что не даст и половины стоимости, потому что эту вещь не продашь кому попало. Но и того, что он успел для меня срочно собрать, хватит, чтобы…

Дружный восторженный вопль прервал слова капитана.

Когда команда угомонилась, Мара весело поддела Бенца:

— Прекрасная эрлета перстеньком одарила на память, а капитан этот перстенек темнарю загнал? Бертран Острая Шпага так бы не сделал!

Дик ответил с неожиданно серьезностью:

— Эрлету я и без перстня не забуду. Но помню и другое: в Андерхилле — одна девушка, в Порт-о-Ранго — девятнадцать. И они меня выручили в черный день.

— Правильно сделал, капитан, что продал кольцо, — одобрил Отец. — А все-таки обидно, детушки, что мы из Андерхилла ушли без урожая. Кольцо — подарок капитану от женщины, его дело молодое. А вот мы и полушки не заработали. Это плохая примета!

— Ну, малость-то урожаю мы взяли, — смущенно пробасил боцман. — Пустяк, чтоб примету замазать. Я сказать не успел, уж больно спешно уходили…

Он распахнул куртку и вытащил из-за пояса небольшой серебряный подсвечник.

Веселый дельфин застыл над металлической волной, и солнце играло на его лукавой морде. Казалось, он счастлив видеть настоящее море, солнце, живых дельфинов, мелькающих внизу.

Под дружный хохот леташей боцман поднял добычу повыше.

— Ах ты, ворюга, — умилился Бенц. — И когда успел… ах да, мы же уходили последними!

— Только чтоб примете поперек!.. — истово заверил его боцман.

— Хоть и не одобряю краж, но на этот раз худого слова не скажу, — махнул рукой погонщик.

— Это хорошо, Отец, что ты не бранишься, — ухмыльнулся боцман. — А то пришлось бы мне вплавь шлепать в Андерхилл. С подсвечником в зубах. Чтоб губернатору вернуть.

Тут Хаанс посерьезнел:

— Раз я ее не на улице у зеваки спер, а вроде как с бою взял, хоть и при отступлении… стало быть, это общий трофей.

— И то верно, — кивнул капитан. — Отнеси ко мне в каюту, оставим на память. Подсвечник на «Миранде» — вещь нужнейшая!

Все вновь расхохотались при мысли о дураке, который рискнул бы зажечь свечу на борту летучего корабля.

А серебряный дельфин, лукаво усмехаясь, плясал над застывшей вспененной волной, и плясали внизу, над зеленой волной, живые черноспинные дельфины, и расправлял паруса ровный, в меру сильный ветер, и шхуна всеми снастями пела монотонную, до самого краешка души знакомую леташам песню. Песню их бродяжьей удачи.

— Кто вернулся? Шарах вернулся? Да иди ты со своей брехней к акуле в пасть!

— Да, вернулся! Да, Шарах! Да, на шлюпке приплыл! На Демонской Челюсти шлюпку разбил, до берега вплавь добрался!

— А я тебе говорю: Шараху по пузу клинком перепало, когда мы с альбинцами толковали. Я тогда на «Медвежьей лапе» летал. Вот эти мои глаза видели, как у Шараха из брюха кишки поползли.

— Вот эти твои глаза видали? Так отнеси свои глаза за крайний барак, где ребята с «Барракуды» живут. Пусть твои глаза посмотрят, как Шарах голышом на валунах сидит, одежку сушит.

— Ишь ты… А шрам у него на пузе имеется?

— Надо было мне к его пузу приглядываться…

Не то чтобы пиратов так волновала судьба пропавшего и вернувшегося леташа по кличке Шарах — отличного арбалетчика и отменного кулачного бойца. Но парням порядком надоело торчать в укрытии под названием Тьма-Гавань. И теперь, вместо того чтобы резаться в карты, слушать байки говорливого сказителя, лениво метать ножи в цель или попросту спать на солнышке — а какие еще забавы в укрытии, где ни выпивки, ни шлюх? — пираты понемногу стягивались к крайнему бараку.

За стеной барака, на плоских, нагретых не по-осеннему жарким солнцем валунах по-королевски важно устроился коренастый, голый, заросший бурым волосом детина лет сорока.

Да, шрам у него на пузе имелся — багровый, косой. И пираты, знающие толк в ударах отточенным железом, кривили рты, представляя себе, какова была рана. Видать, у парня хороший заступник среди Младших богов: вытащил леташа прямо из владений Гергены.

— Шарах, где тебя носило?

— Шарах, как ты кишки не растерял?

— Шарах, а ты Гергену обманул, да? На пороге у нее постоял — и обратно?

Коренастый леташ отмалчивался, морщил низкий лоб, лишь изредка огрызался:

— Разгалделись… это… как на чаячьем базаре. Ну, пёсьи ласты… вернулся и вернулся…

— Это сколько ж тебя не было? С прошлого лета?

— Около того, песьи ласты… А ты денечки считал?

Конец содержательной беседе положил примчавшийся за барак мальчишка-юнга.

— Эй, утопленник, влезай в штаны и шлепай к Свену. Адмирал желает взглянуть на твою воскресшую рожу.

— За шуточки, песьи ласты, уши оборву! — без особой злости ответствовал Шарах и принялся натягивать просохшие штаны.

Тьма-Гавань — не случайная бухточка, попавшаяся пиратам на пути. Нет, это серьезное убежище, способное выдержать осаду. Скалы прикрывают бухту с неба, да и с моря тоже — от тех, кто не знает, как туда заходить. По берегу стоят бараки для команды и пленных, в небольшой пещере хранится запас копченой рыбы и мяса, по камням журчит ручей. К скалам прижался маленький форт из бревен и камня. Парни поговаривают, что оттуда можно тайными ходами отступить сквозь скалы. Но если и впрямь есть такие ходы, то знает о них лишь пиратский адмирал Свен Двужильный. А соваться к адмиралу за разъяснениями — таких дурней не водится ни на «Барракуде», ни на «Облачной ведьме», ни на «Медвежьей лапе», ни на «Красном когте».