Юрий Никитин - Труба Иерихона

Пять десантных вертолетов поспешно заходили на посадку. Ещё шесть штурмовых вертолетов барражировали у выходов в ущелье.

Земля подрагивала, воздушная волна колыхала вертолеты, и пилоты поспешно выравнивали машины, удерживали на незримой поверхности воздушного океана. Внизу ширился ад. Вакуумные бомбы страшной разрушительной силы, напалм и три кассетные бомбы всё, что нашлось на ближайшей авиабазе, все было сброшено вперемешку, и теперь там горело, взрывалось, поднималось черным дымом. От деревьев за сотни метров в округе остались только расщепленные пни, а сами стволы унесло взрывной волной, измельчило, расщепило, превратило в муку и развеяло по ветру.

Шпак бросил в микрофон:

Готово. Высадка!

Пилот послушно бросил машину вниз. Сержант Воловик швырнул за борт связку линя, метнулся следом. За ним один за другим молча прыгали десантники, скользили по линю, внизу расцепляли руки и откатывались в стороны, а на их место падали следующие.

Вообще-то можно было бы не падать и не перекатываться: никто в этом аду не выживет, но Шпак держал своих орлов в строгости, благодаря чему за последние два года имел всего троих раненых и ни одного убитого.

В наушниках через треск помех донесся бодрый голос:

Докладывает лейтенант Зарубин. Мы на месте!

Хорошо, бросил Шпак. Следите, чтобы даже мышь не выскользнула.

По его знаку бойцы медленно двинулись вперёд. Страшная ревущая стена огня уменьшалась с каждой минутой, в ауле гореть особенно нечему, но жар опалял лица, а когда ветер внезапно менял направление, все невольно прикрывались локтями или отворачивали лица.

Никого не выпускать! прикрикнул Шпак на всякий случай, хотя в таком аду не выживет и земляной червяк. Щас остынет чуть, двинемся!

Земля, раскалённая до тысячи градусов, представляла из себя почти лаву, что выплескивается из жерла вулкана, а черный удушающий дым с рёвом и треском уносился в ставшее черным небо.

Сквозь разрывы в красном стали видны остатки построек из камня. Взрывная волна как бритвой срезала с поверхности всё. Даже массивные валуны, что вмерзли в каменистую почву со времён древних богов, вывернуло, укатило, а кое-где с такой силой швырнуло в каменную стену, что раздробило, как орехи.

Вижу тела! вскрикнул один из десантников. Чёрт... Что с ними сделалось...

Шпак прикрикнул строго:

Ты лучше подумай о телах, которые сгорели в поезде из Рязани!..

Он почти почувствовал, как десантник стиснул челюсти и пошёл, обгоняя других, палец на спусковой скобе, а в сердце теперь одно желание, чтобы уцелел хоть один, чтобы очередью в упор...

Когда были уже посреди места, где четверть часа тому был аул, за спиной Шпака глухо треснула, словно отодрали доску от забора, короткая очередь. Он инстинктивно метнулся в сторону, развернулся, автомат готовый к бою.

В трёх шагах, на том месте, где он только что прошел, зияла дыра. В ней исчезло что-то тёмное, он даже не успел рассмотреть, а сержант Куницын, который со Шпаком прошёл от Афгана до этого аула, быстро закинул автомат за плечо, выхватил гранату и забросил в подвал. Чеку щелчком ногтя отправил следом.

Глухо прогремел взрыв. Шпак кивнул, бросил остальным:

Крышки подвалов может присыпать обломками. Проверьте всё! Кто-то мог в момент бомбёжки как раз полезть за водкой...

Или за русскими рабами, хмуро добавил Куницын.

И хотя знали, что после последней тотальной зачистки по всей России не отыскать места, где бы остались заложники или пленники, но напоминали себе и другим, что эти пленники были, что над ними измывались, их калечили, им отрубали головы и снимали всё это на пленку, уже уверенные, что русские настолько впали в скотство, что сдачи не дадут, не осмелятся...

Шпак видел, что бомбовый удар был настолько мощный, что не осталось даже трупов. На месте аула чернела выжженная взрывами и напалмом каменная земля, кое-где торчали на ладонь, не выше остатки кирпичной кладки, но уже не угадать: стен ли, печей или мастерских.

Кое-где попадалась забившаяся в щель, обугленная кость. Точно так же взгляд замечал торчащую из щели кость черепа, но никто не видел следов крови. Если при крушении рязанского поезда люди погибали долго, придавленные, с вытекающими внутренностями, кричали в муках, то здесь всё произошло мгновенно. Никто не понял, что сейчас он живёт, а через мгновение его уже не будет. Как и всего села.

Подвал был в каждом доме. Кое-где настолько глубокие, просторные, с железными дверьми, непривычными для бедного горного аула, разбитые на секции и снабжённые железными решетками, что Шпак только крутил головой, десантники хмуро переглядывались, а лейтенант Осина вытащил из вещмешка телекамеру и тщательно заснял как вещдок. Всякий, кто увидит эти кадры, признает, что в этом горном труднодоступном ауле держали заложников.

Теперь уже не будут, проронил Шпак с мрачным удовлетворением. Ни заложников держать, ни своим детям показывать русских рабов в своем хозяйстве...

Лейтенант поинтересовался, продолжая снимать:

А как наша акция будет объяснена?

Шпак отмахнулся:

Как удар по боевикам... или нечто подобное. Командование причину найдет! Но не в этом главное...

Лейтенант молча снимал. Он знал, что не в этом главное. Главное, что удар был нанесён сразу же после взрыва в поезде. На хвастливое заявление шейха Низрака, что русским нанесён удар и что моджахеды будут поступать так и впредь, поступил ответ молчаливый, но красноречивый.

На каждый взрыв в России, сказано вот сейчас, будет взрыв впятеро мощнее на территории противника. Если эти дети гор думают, что их будут ловить по всему миру, а потом, если ещё схватят, пять лет искать стопроцентные и неопровержимые доказательства причастности к взрыву, то они несколько просчитались. Вы дети гор, а мы дети леса. И наш волчий оскал ещё не потеряли...

Десантный вертолёт уже стоял на окраине, раскорячившись на прочных лапах. В синем небе мелькали тёмные точки: боевые вертолеты на всякий случай прочёсывали окрестности. Если кто ушёл пасти коз или собирать хворост, пусть и он ответит за взрыв рязанского поезда.

Шпак у вертолета оглянулся, процедил:

Надеюсь, доблестные ребята из Народно-Освободительной Армии намёк поймут.

Лейтенант крикнул из чрева вертолета:

Шейх в Гарварде учился!.. Может и не понять.

Повторим, ответил Шпак зло. Хватит играть в подставление щёк... Я уже не христианин! Не мусульманин, правда, но уже и не этот... которой возлюбливает врага своего. Хрен я его буду возлюбливать! Пора повернуться к миру азиатской рожей!

Ночное небо черно, без единой звездочки. Машина резво мчалась по мокрому от дождя асфальту, колеса подминали перевернутый город с его освещенными домами, рекламами, фонарями.