Андрей Валентинов - Крабат

— Андреас! Андреас! Андреас!..

Он уходил туда, где ждали. Темная дорога широка и легка. Ни скал, ни льда-предателя. Под ногами что-то мягкое, похожее на сухой мох. Страх и боль позади. За безвидной долиной, устланной мхом и поникшей травой, его ожидало холодное пенное море, янтарный пирс и драккар на рейде. Путь горного стрелка двадцати трех лет от роду — от надежды до надежды, от привала до креста — близился к концу. Он помнил о друге Тони, оставшемся на так и не взятой Стене, о замечательной девушке Ингрид, о тех, кто ждал его в родном Берхтесгадене, но темная дорога стелилась, словно льняное полотенце, а вдалеке тонким краешком нездешней зари уже проступало свечение золотых щитов Валгаллы.

— Андреас! Андреас!..

Он разбивался в дым, и поднимался вновь, зная, что так и надо жить. Совесть чиста. Веревка выдержит, Тони не погибнет. А больше волноваться и не о чем. Воздух прозрачен и чист, словно на снежной вершине, мягкий податливый мох так и зовет сделать следующий шаг…

— Хинтерштойсер, стой! Не смей!..

Тьму сменил огонь. На Хелене, ведьме из детской сказки «Гензель и Гретель», не привычный белый костюм — туника светлого пламени. Только здесь, среди долины, которую проходят лишь один раз, Андреас понял, насколько прекрасна его женщина.

— Возвращайся! — Пламя, взметнувшись вверх, закрутилось беззвучным смерчем. — Потом, через много-много лет мы с твоим сыном встретим тебя на янтарном пирсе. Но не сейчас, Хинтерштойсер! Я переписала сценарий. Возвращайся!

Огненный смерч плеснул в глаза, стирая нестойкую память о виденном и слышанном, ударил в грудь, отозвавшись болью в каждой клеточке живой, не желающей умирать плоти. Андреас застонал, с трудом разлепил веки.

— Ты чего там разлегся? — донеслось из поднебесья.

Он поглядел вокруг. Удивился. Привстал, придерживая прикипевшую к ладони веревку. Все в порядке? Вся в порядке! Болит, правда, но где именно, и не поймешь. То ли бедро, то ли рука, то ли голова-бестолковка. Дотронулся свободной рукой до виска, взглянул на кончики пальцев…

…И только тогда сообразил, что все-таки выпустил из ладони спасительный крюк. Но, вопреки неизбежному, не упал.

— Сейчас, Тони! Мне бы еще минутку. Перекурить!..

— Ну ты и лодырь!

Наглого вида сорванец — курточка не по росту, горное кепи по самые уши, подвернутые штанины поверх тренировочной обувки, тощий рюкзак за спиной — не спеша прошелся мимо сувенирного лотка, сунул вздернутый острый нос к гидам («Экскурсия в седловину Девы!») и, не приметив ничего интересного, столь же неторопливо направился к стоянке такси. На полпути оглянулся, скользнув взглядом по чисто вымытым окнам отеля. Показал язык — неведомо кому, не иначе от хорошего настроения.

Марек Шадов оторвал от глаз перламутровый бинокль-игрушку. Герда не ошиблась, мальчишка, выскользнувший из бокового входа «Могилы Скалолаза», никого не заинтересовал. Таких и без него хватало, и тех, что помогали гидам, и просто любопытных. Ближе к полудню толпа возле стеклянных дверей «Des Alpes» загустела, раздалась вширь. Слух о грядущем явлении Колченогого обежал окрестности. Некоторые захватили с собой складные стулья, кое-кто даже пытался приспособить подзорную трубу. К таким подходили люди в штатском и вежливо убеждали оптику убрать. Фотографов пускали, но предварительно просили показать аппарат.

Женщина в белой юбке и пиджаке нараспашку, к некоторому удивлению Марека, была уже на посту, прямо посреди Веранды, с кинокамерой наготове. Заметив его на балконе, махнула рукой.

— Вещи мне Ингрид оставила, целый рюкзак, — сообщила Герда, вертясь перед зеркалом. — Я кое-что перешила, пока портфелем была. Не всем же за сигаретами ходить! Чего ты удивляешься, Кай? Я и на машинке могу.

Уже возле самых дверей, убедившись, что коридорные «топтуны» в очередной раз свернули за угол, Марек поднял девочку на руки. Поцеловать не решился, просто прижал к груди.

— Не бойся, Кай! — сдавленно проговорила она. — И… И отпусти, задушишь!..

Дверь негромко хлопнула. Коровий хвост проскользнул в щелку.

Встретиться решили на железнодорожной станции, прямо на платформе, если дорогой случайно разминутся. Идти, пусть и в гору, не больше получаса. И таксисты от лишних франков не откажутся.

Мужчина поглядел на циферблат, легко щелкнул по стеклу ногтем.

Пора!

Портфель (все прочее уже в багажнике) — в левую руку, правую в карман, к черному мячику поближе. Если двое в штатском попытаются бросить косой взгляд, каучуковый шар ударит в стену. И никаких «Не двигайтесь!» Одному крупно не повезет, а со вторым ученик английского боцмана как-нибудь справится.

Марек представил, что за дверью не коридор с красной ковровой дорожкой, а знакомый многоугольник — кристалл с прозрачными гранями. И не каучуковый мячик, подарок мастера Дэна, он сам рвется в полет. Раз! Два! Три!..

— Все беды от плохого пищеварения, — уверенно заявила соседка по купе, полная румяная дама весьма преклонных лет. — У этого Гитлера, говорят, неприятности с кишечником. Неудивительно, что он бесится! Раньше такое лечили в кефирном санатории, в Шлейдеке, например, а сейчас даже не знаю.

Ильза Веспер, отложив газету в сторону, взглянула в окно. Вот уже горы. Невелика страна Швейцария.

— Надо попробовать свинцовые примочки, — рассудила она. — Некоторым помогает с первого раза.

Соседка взглянула с уважением:

— О, вы разбираетесь в медицине!

За окнами вагона — ничего интересного, гор женщина насмотрелась. В газете тоже, если не считать первых двух страниц. Что-то непонятное происходит в большевистской Москве, но в европейском раскладе эта карта весит не больше, чем китайская.

О муже она решила не думать. Решено — и с плеч долой. Если мальчишка не станет делать глупостей, она оставит Марека в покое. Пусть живет! Это лучшее, что заслужил Желтый Сандал.

«О нем больше не думай, мальчишка тебя недостоин. Я не сделаю ему ничего плохого, но о тебе он забудет. Навсегда!»

Все вышло, как и хотел босс. Только без босса, свинцовая примочка — очень действенное средство. Странно, но лишь сейчас, увидев страшные фотографии, женщина поняла, что сцена на Площадке признаний была изначально неправильной, фальшивой. О'Хара, которого она знала и научилась понимать, сделал бы предложение прямо в кабинете. Поцеловал бы в щеку, положил на стол кольца.

— Давай поженимся, Лиззи!

И весь сказ.

Зачем ехать так далеко, прятаться, заметать след? Не затем ли, чтобы обезображенный труп упал прямо под ноги Призраку? «Бросьте снимки в камин — и забудьте о нем. Навсегда!» Мог ли уходящий в Вечность старец устроить спектакль, потешить напоследок душу? О'Хара хотел занять его место, Призраку стоило лишь намекнуть, что преемнику требуется надежная опора. Госпожа Веспер — очень удачная партия.