Антон Толстых - Кроме политики

У друга проявилась изобретательская жилка. Когда он читал в поезде детектив (то ли Жапризо, то ли Клода Изнера, надо уточнить), закладка от книги по чистому недоразумению улетела в окно. Друг больше не мог сосредоточиться на чтении, вместо этого он смеялся над закладкой. Только глянет в книгу — в голове закладка, сводит судорога. Глянет в окно — представляет улетающую закладку и вновь судорожный смех. Две минуты спустя он резко прекратился. В чём фишка? Просто друг представил выражение лица книжного комиссара Жюва, если бы тот увидел Луи де Фюнеса. Смех как рукой сняло.

Новый этап службы настал 15 ноября 1902, для нас 17 апреля. Виной тому был тот же Ломанов. Стоило вспомнить удивление Анри де Голля, когда его друга назначили светлейшим князем Глебатиным-Кандийским (в честь фокуса с Критом). Даже броненосец назовут его именем по аналогии со всем известным из событий 1905 года. «Встреча с архангелом» как причина возвращения опять же. Даже для католиков и православных выглядело чересчур. Зато предок-агент сделал несколько карикатур на Ломанова (но и родной стране спуску не давал).

От бывшего премьера Дурново царскому лидеру достался чиновник по особым поручениям, а от реального Глебатина — дворецкий и некто Андреевский. В жизни этот гражданин был современным депутатом, но удобно ли выдавать себя за человека, которого на самом деле нет? Парижские сотрудники мифичность прекрасно осознавали, как и Анри де Голль. Дворецкий недоумевал от незнакомого ему субъекта. А теперь учтём, что настоящая фамилия очень похожа (Андрюхин), а имя «Виталий» совпадает полностью.

Через несколько дней Андрюхин был с позором выгнан и с тех пор не объявлялся. Глава III группы обстоятельно разъяснил, что Ломанов осознал свою поспешность и безуспешно гадал, куда же делся единственный современник в его окружении. Поговорить теперь не с кем. Чиновника по особым поручениям он отправил на розыск (в пределах города). Дворецкий рассказал чиновнику правду, а тот думает, это чушь какая-то.

Если что, связь с центром III группа шифровала на синдарине. Возможно, излишне, если учесть местный уровень беспроволочного телеграфа. В голове раздался сигнал. Жерар узнал от петербургской агентуры судьбу Андрюхина. Очень вовремя вспомнился тот «Пьеро», поэт Блок. Ведь именно у него (вернее, в доме невесты поэта) чудик нашёл тёплое местечко.

— Бывший друг и секретарь Ломанова скрывается под видом то ли компаньонки, то ли приживалки, точнее, обедневшей дворянки. Его мастерства хватило, чтобы выдать себя за женщину. Псевдоним вам ни о чём не скажет, но этого переодетого мужчину зовут «Вероника Маврикиевна Цветочек».

Затем шла длинная справка о советских и российских комедийных артистах.

— Расчёт верен. Сам Ломанов не догадывается о сюрпризе от бывшего друга, а выйти на улицу и увидеть лже-даму своими глазами не может. Чиновник особых поручений может быть, слышал имя, но не знает подтекст и потому не докладывает. Рассмотрим фамилию. «Цветочек» переводится как Fleurette без суффикса, фамилия не очень русская. Поэтому Вероника Маврикиевна якобы одесситка. У евреев есть фамилии типа «Школьник» (Écolier, тоже без суффикса), издалека сойдёт. Одесский сленг воспроизвести непросто. Агент Гусман сам оттуда и ему ясно, что мадам Цветочек липовая.

Современной публике повезло, что для мигрантов с Той Земли (бывают и такие) в некоторых городках обустраивают гетто. Андрюхин состряпал «записки о Ломанове», но каким образом он добился, чтобы их опубликовали в 2021 году? Блок рано или поздно женится на дочери Менделеева, а тот связывается с современными учёными. Когда великий химик отправлял в наш мир посылку, переодетый Андрюхин добавил к ней подарок якобы родственникам из гетто. Точнее, перехитрил он почтовую службу. Блоки и Менделеевы явно знали, кто эта «женщина» на самом деле. Стоит учесть, что к ним периодически заходили Мережковский и Гиппиус, те тоже могли знать секрет.

Записки содержали странное заявление Ломанова о русских и некоторых других личностях, переименованных в Австро-Венгрии. В хмурой реальности показания СМИ и немецкой агентуры эту глупость не подтвердили. Сам Сергиус безо всякого смеха схватился за голову.

Агенты Вергун и Гусман, как прокурор и адвокат, общались с лже-Глебатиным. Они подвели итог. Журналист полупрогрессора снова мучается с секретарской работой не в пример Ганне, «секретарше сыщика». Чиновнику по особым поручениям, похоже, было муторно (нашли, что приказать), но он до сих пор не отыскал беглого друга Ломанова. Дворецкий у них по совместительству шеф-повар, а его поварам теперь нужно меньше работы (но почему-то повысился запрос не на кофе или лимонад, а на рыбий жир). Зато второе лицо империи ходит сам не свой.

Вероятно, нашему мученику разведки предстояло ещё много работы.

— Ломанов в отчаянии, зря он так громко поступил. Сам прогнал, сам подставился. Приём окончен, — общение велось около семи минут, и то без учёта более ранних мыслей о личном .

— Дорогой мой…, — из дверей послышался псевдоним Арсена. — Почему вы не следите за моим сыном? По всей видимости, вы хотите сделать Шарлю неприятный сюрприз? Но зачем?

Арсен посмотрел на маленького Пьера и обомлел. Окно тот уже открыл, скоро вылезет. И упадёт. Вот что с легендой разведчика упорная работа делает.

Надо навести порядок. Пока не поздно.

Вечером в среду, после обеда, сон для усталых… Нетушки, эта песенка звучала на ТВ больше двадцати лет назад. Сейчас в стране другие времена.

На календаре среда, 21 апреля. Сразу после обеда Юрий потщательнее почистил зубы. Недаром он работал стоматологом. Пусть электрощётка и жидкость для полоскания рта отсутствовали, результат получился что надо. Иначе что бы вышло? Сапожник без сапог, а стоматолог, получается, без зубов?

Варя с ним согласилась. Она не просто его знакомая и соседка по лестничной клетке, но и медсестра на том же месте работы.

Пятиэтажку они себе нашли на Ложкарской набережной, дом 3, в одном из тех городков, которые зовутся в честь мухи и грубого глагола (даром, что районный центр). Буквально каждый день Юрий и Варя лицезрели в подъезде надпись «Превратим лестницу в гадюшник!». Помнится, когда-то о лозунге речи не шло: надпись гласила «Превратили лестницу в гадюшник», с другим наклонением глагола да без восклицательного знака. Нынешний вариант был бы смешон, если бы Юрий там не жил.