Андрей Булычев - Ваше Благородие

Совершенно случайно до Егорова дошла причина пребывания их барона в плохом настроении за все эти последние сутки. Здесь в каземате крепости содержались офицеры из гарнизона Журжи, сдавшие русскую крепость врагу. Полевой суд армии приговорил их всех к «расстрелянию перед строем». Но суровый приговор должна была ещё утвердить сама императрица, и теперь комендант ждал её решения и письменного приказа. А полковнику фон Оффенбергу предстояло их допросить по новой, чтобы в Военной коллегии Санкт-Петербурга можно было оперировать всеми непредвзятыми сведениями и вообще иметь полное представление обо всём здесь произошедшем.

– Что же случилось-то у них, как так-то вообще могли они её сдать? – расспрашивал Лёшка знакомого ротмистра Гущинского, состоявшего со своей сотней из ахтырских гусар в охране конвоя штрафников.

– Скверная это история, Лёшка, – покачал тот головой. – И нас гусар в неё ещё втянули, жди теперь или высочайшего решения или приказа об отправке в полк. А без него-то и вернуться к армии нельзя, если только твой полковник нас с собой заберёт. Лучше бы в сечу с татарами идти, чем своего брата офицера на смерть конвоировать.

– Ну, так вот, Лёшка, слушай, ты же и сам принимал участие во взятии этой крепости в феврале месяце?

– Именно так, – подтвердил Алексей. – Чуть было не порубили меня насмерть тогда беслы.

– Да, слышал я про это, – кивнул ротмистр, – потрепали вы их, конечно, хорошо, но жив их отряд, нет-нет, а мелькают они на нашем берегу, рыщут, словно те волки, и вырезают наши малые отряды напрочь до единого солдата, любого, кто им под руку попадётся, режут, и даже мирных насмерть секут. Мирные ведь им сейчас словно предатели. Вон они как все в наше подданство просятся.

– Так пущай они бы просто в бою врагов убивали, нет же – и пытают ещё того, кого только в плен смогли взять, ох и жутко пытают, Алексей.

Ладно, сейчас не про это. В общем, генерал Олиц перед смертью оставил в Журжи шесть сотен солдат при офицерах и под началом секунд-майора Гензеля, а весь его корпус двинулся обратно в Бухарест. Пожалуй, это и правда был весьма неосмотрительный шаг. Крепость-то была сильно разрушенной нашим штурмом, гарнизон в ней остался слабый, а напротив, на правом берегу реки стоит мощная турецкая крепость Рущук, с большим гарнизоном и полевым войском при ней. И вот в конце мая почти пятнадцать тысяч турок переправились на наш берег на многих судах и высадились чуть ниже по реке. Видать, они не думали затевать долгой осады и хотели взять нашу крепость быстрым штурмом, в отряде у них на тот момент было всего-то два мелких орудия. Гензель, как и положено отважному офицеру, повёл сам своих солдат на вылазку, но был отбит после чего и закрылся в крепости. А османы обложили крепость вокруг и сразу же без подготовки ринулись на наши укрепления. Как не превосходил неприятель русских солдат своим большим числом, однако отбили они его с большими потерями и отбросили прочь от крепости.

– Тут бы Гензелю укрепиться самому духом, воодушевить своих солдат и дальше держаться до подхода подмоги, – продолжал с жаром рассказывать Гущинский. – Однако турки начали хитрить, показали всю свою численную мощь и сказали, что сейчас им подвезут по реке много орудий, и они сравняют все форты и всех их защитников с землёй. Ну и предложили нашему майору почётную капитуляцию. Гензель почему-то посчитал, что дальнейшая оборона крепости теперь будет невозможной и начал с османами переговоры.

– С кем?! С кем он вести переговоры затеял, Алексей?! – горячился ротмистр. – Это с этими-то?! Да я с турком за один стол в карты играть не сяду, потому что у него вся колода там краплёная.

– В общем, Гензель посчитал, что выторговал у противника удачные условия по сдаче крепости. Гарнизону по ним позволялся свободный проход к Бухаресту при всей своей амуниции, со всеми тыловыми обозами, при личном оружии, барабанном бое и с развёрнутыми знамёнами.

А в это самое время на помощь к осаждённым уже рвалась дивизия князя Репнина. Войска шли ускоренным маршем и вот-вот должны были уже к ним поспеть!

К тому моменту, как осаждённые вышли из крепости, наши войска были всего лишь в нескольких часах хода! Гневу князя Репнина и, как сказывают, самого Долгорукова не было предела! Когда этот Гензель с эдаким пафосом докладывал об его самой почётной капитуляции по всем европейским меркам (это с его слов), Репнин собственноручно разорвал сей рапорт и бросил его в лицо майора, а потом уже всех офицеров лишили шпаг и посадили под арест в подвал.

Репнин попытался было исправить всё это гиблое дело и бросился к Журже. По пути он разбил несколько турецких отрядов, но главные силы османов просто откатились назад и заперлись в крепости. Всё! У наших войск осадных пушек с собой не было, шли-то ведь они налегке, и бить бастионы Журжи было попросту теперь нечем!

Ну а потом был этот суд, вот он-то и приговорил всех офицеров Гензеля к смертной казни через расстреляние перед общим строем. Теперь вот только осталось дождаться решения самой матушки императрицы, – показал ротмистр пальцем наверх.

– Всё может и обошлось бы с ними помягче, всё-таки и сам главный штаб тоже просчитался, оставив там, в этой крепости, такой слабый гарнизон, да и измена, какая-то, возможно, была, или вообще шпиён туркам-то дело подсказал. Ты сам же знаешь, так-то наш старик, командующий весьма отходчивый, бывает, покаешься искренне ему, он и простит, – продолжал излагать Гущинский. – Да вот в это же самое время под Гирсовом случилось подобное же этому дело. Там раненько утром, когда ещё густой туман висел над рекой, две тысячи турок переправились на своих лодках через реку и набросились на один из наших укреплённых постов. В гарнизоне том было, где-то от силы около роты солдат и тоже, кстати, под началом секунд-майора, ну и опять же с немецкой фамилией, только теперь уже, Таубе. Ну, так вот этот наш малый пост там более шести часов бился с превосходящим его многократно неприятелем. И всё это время он отражал его непрерывные атаки, положив там более 200 османов под самыми стенами. А потом наши сделали удачную вылазку и отбросили их к берегу. Турки попробовали было отплыть на судах, да те, видно, не стали их дожидаться и сами быстрее отошли от берега. Вот им и пришлось броситься вплавь. Сколько их там утопло, одному Богу только известно. В итоге большой турецкий отряд нашими полутора сотнями был на голову разбит. При этом было захвачено два знамени, множество трофейного оружия и пленных. Таубе у нас стал героем, и на него была отправлена реляция в Санкт-Петербург к награждению.

– Даа, – озадаченно проговорил Лёшка. – А что с Журжи-то вообще? Так она и стоит теперь под османским флагом?