Андрей Булычев - Ваше Благородие

Лицо Лёшки оставалась бесстрастным, и Генрих, поняв, что ему не до шуток, снова перешёл на официальный язык.

– Итак, весь штаб завтра узнает про эти важные бумаги, а уже послезавтра в ночь мы выйдем с сотней на север, в сторону Браилова. Затем через пяток вёрст я продолжу путь с полусотней, а другая её половина переправит вас на заводных лошадях туда, где вы уже не раз уже были, то есть как можно ближе к самой Журжи. Ну а дальше ты будешь действовать уже по обстановке, и тут мне тебя учить нечему.

– Всё понятно, – кивнул Алексей. – Через два дня к вечеру мы уже будем готовы к выходу.

– Что вам нужно, Егоров? Ты говори, не стесняйся, дело очень важное, всё, что тебе нужно, достанем, ну разве что окромя штуцеров.

Лёшка хмыкнул:

– Деньги, только деньги, господин полковник, на деньги всё, что нам нужно, мы сможем себе купить. Ну, разве что гренад бы ещё пару ящиков достать, да с хорошим порохом и фитильным шнуром. Гренады сейчас не выпускаются, трудновато стало найти их для нашей переделки.

– Ясно, – покачал головой барон, – посиди здесь немного, сейчас мы всё это решим.

И уже через десять минут перед Лёшкой лежали стопочкой сто серебряных екатерининских рублей.

– За гренадами своих интендантов чуть позже пришлёшь, будет тебе их пара ящиков из старых запасов.

Лёшка шёл из штаба в своё расположение. На сердце у него была пустота. Как же хотелось забыться от всего. Но из глубины души накатывала волна холодной ярости. Нет, не сможет он сейчас отлёживаться, зная, что по свету бродят убийцы его невесты и проливают кровь. Хотелось схлестнуться в бою, глаза в глаза, сабли в сабли с этим сильным врагом, что уже забрал здесь много жизней. Схватиться с ним, чтобы хоть как-то утолить эту ноющую душевную боль.

– Нельзя себя распалять, никак нельзя, – успокаивал сам себя Алексей. – Нельзя давать выход ярости и гневу. Голова всегда должна оставаться холодной. В подчинении у меня столько солдат состоит. Нужно как-то научиться контролировать себя, набраться выдержки и уже тогда разить врага со всей концентрацией всех сил и в нужный момент!

Егоров задумавшись, проходил мимо одного из пустырей, на нём сейчас, как видно, проходило какое-то общее дело у одной из пехотных частей. Громко бил барабан, слышались какие-то хлёсткие удары и чьи-то крики. Алексей присмотрелся. Он уже давно разбирался в форме и в принадлежности частей, вот и тут разглядел две шеренги мушкетёрской роты пехотного полка, стоявшие друг напротив друга. В руках у рядовых были длинные гибкие прутья, и они с силой наносили удары по спине того солдата, которого волокли вдоль строя привязанным к фузеям два дюжих капрала. Впереди процессии вышагивал барабанщик, отбивающий ритм: «Бом! Бом! Бом!» И под этот-то ритм и хлестали сейчас по спине того солдатика его сослуживцы. А позади шёл красномордый подпоручик и визгливо орал:

– Сильнее, сильнее хлещите, сволочи, этого мерзавца! Кто хочет тоже сквозь строй пройти?! Я сейчас это мигом вам устрою, орясины бестолковые!

«Опять в Выборском полку у Думашева солдат порют», – подумал Лёшка и присмотрелся к солдатику, которого как раз развернули в его сторону. Что-то было знакомое в его лице и этих огненно-рыжих волосах. Что-то из той далёкой до армейской ещё жизни.

Алексей подошёл к строю и вгляделся в лицо снимаемого с ружей солдатика. Тому, как видно, было сейчас очень больно. Вся его спина сейчас представляла из себя кровавую кашу, но ни один стон не вырвался из его уст. Крупный выдающийся вперёд подбородок был крепко сжат, а глаза были в полу прищуре. Солдат стоял на своих двоих, и его шатало из стороны в сторону. Было видно, как тяжело ему приходится стоять, но он всё же держался.

– Мало, как видно, тебе дали, Васька! В следующий раз десять раз по всей роте пройдёшь! – проорал пехотный подпоручик.

«Васька! Точно, да это же Васька Рыжий из соседней к Егорьевскому Татьяновки. Тот, что был бит, когда-то у помещика Горюнова за свой строптивый нрав. А всё потому как жена при родах, Февронья, вроде бы её звали, померла, а он оттого в тоску впал», – вдруг отчётливо вспомнил Лёшка.

– За что бит солдат этот, господин подпоручик? – спросил Алексей у наблюдавшего уже за ним со стороны пехотным офицером.

Тот приблизился и оценивающе разглядывал его с боку.

– А вам-то, что с того, господин егерский офицер, вы чай не с нашего полка вовсе будете, чтобы этим интересоваться, – и пехотинец дерзко сплюнул себе под ноги.

Лёшку накрывала та же волна ярости, как когда-то в отцовском поместье при порке его дружка Харитошки. Но он был другим, хорошая у него уже была школа за спиной! И вздохнув, Алексей ответил пехотинцу как можно дружелюбнее.

– Вы, наверное, меня не совсем поняли, господин подпоручик мушкетёрской роты пехотного полка. Я командир отдельной особой егерской команды главного квартирмейстерства армии подпоручик Егоров, и у меня есть право отбора в свою команду любого из нужных мне солдат. Поэтому я вас здесь и спрашиваю, как должностное лицо, за что бит сей солдат и как его фамилия?

Пехотному подпоручику очень не хотелось отвечать что-либо этому егерю, но и дерзить пока было не на что, говорил тот с ним совершенно сухо и официально, не придерёшься при желании к тону даже, а ведь так хотелось это сделать при всех здесь присутствующих подчинённых.

– Афанасьев Васька это, из самого последнего рекрутского набора мужик. Мозги вот на место вправляем ему через спину, – и он хохотнул над своей удачной шуткой. – Дерзок он уж больно у нас. Нет почтения у него к господам командирам. Быком вон всё время смотрит на всех и молчит, а с быками, подпоручик, нужно что? – И сам же ответил на свой вопрос: – А быков забивать нужно прилюдно, чтобы не лезли на хозяев вдруг, когда ты отвернёшься от них.

– А он что же, лез уже? – совершенно спокойно переспросил Егоров. – Или, может, перечил вам чем-нибудь, господин подпоручик?

Красномордому начал уже надоедать весь этот диалог, был он сам по себе здоровым мужчиной, причём гораздо старше, чем вот этот сухенький юнец в зелёной егерской форме, но уже, кстати, с горжетом подпоручика.

«Как же, знаем главное квартирмейстерство, там только в чинах-то и растут как на дрожжах, не то что у нас тут, в этой пехоте», – подумал красномордый и всё-таки решил хамануть этому самоуверенному чужаку.

– А шёл бы ты к себе, что ли, егерь, да в штабах штанишки свои обтирал. Нечего мне мешать тут на моей земле! – и он геройски оглядел подошедших поближе унтеров.

Со стороны улицы к ним направлялся высокий пехотный капитан, и тут красномордый вообще раздухарился.

– Знаем мы вас, тыловых крыс из штаба, никого я вам давать не собираюсь. А некоторым так и вообще помолчать бы, толкни их, слабаков, так они и покатятся к себе. Толку-то с них, мелкие, словно блоха на кобеле.