Александр Михайловский - Война за Проливы. Решающий удар [СИ litres]

Сейчас вся эта артиллерия молчит, потому что Российская империя пока (вот именно ПОКА) с Оттоманской Портой не воюет, но сам факт того, что эшелоны с русскими войсками один за другим прибывают во Фракию, изрядно беспокоит османское командование. Несколько массовых атак добавили перед болгарскими окопами свежих трупов в синих мундирах. Я не понимаю, на что надеялись турецкие паши, тыкая растопыренными пальцами в кирпичную стену – разве что на то, что им удастся прорвать фронт до того, как император Михаил объявит им войну? Напрасные надежды. Насколько я знаю своего будущего родственника, он готов объявить султану войну в любой момент, в том числе и выручая болгарскую армию из трудного положения. Только она в этом не нуждается: линия обороны за время стояния под Андрианополем, совершенствовалась и улучшалась каждый день и час, и теперь под ее прикрытием можно развертывать войсковую группировку любой мощности.

Кстати, болгарские солдаты в окопах меня узнают даже в русском офицерском мундире. Они считают, что тогда, во время своего первого визита в Софию, я принес им удачу и надежду на лучшую жизнь. Мне улыбаются, солдаты отдают мне честь, а офицеры приветствуют как старого знакомого. Еще недавно Сербия и Болгария относились друг к другу настороженно, почти враждебно – и вот все изменилось к лучшему. Болгарин с сербом снова братья навек, а вскоре мы с Борисом, скорее всего, станем родственниками, ибо он положил глаз на младшую сестру моей невесты Татьяну. Об этом мне сказал Вячеслав Николаевич, с которым мы время от времени беседуем «вне строя», и не только о военных делах. А еще он сказал, что Борис в своей детской ревности непроизвольно стал брать с меня пример. И это хорошо, ведь, несмотря на всю ту дурь, что сидит в моей голове, у меня есть чему поучиться. Лишь бы он не полез следом за мной под турецкие пули. В четырнадцать лет, когда каждый мнит себя неуязвимым, такой героизм обычно заканчивается некрологом в газетах. Мол, был такой парень, жил совсем недолго – и по глупости умер молодым, ничего не свершив. Аминь.

И тут я вспомнил о письме, которое прислал мне русский император, когда узнал о моих военных похождениях на горных перевалах. Ох и стыдил он меня, ох и ругал за самоубийственное мальчишеское безрассудство… И в то же время не забыл наградить орденом Святого Георгия, который невозможно получить иначе, чем за подвиги на поле боя. Тогда это было для меня загадкой. Вячеслав Николаевич после разъяснил, что ругал и награждал русский император как бы разных людей. Упреки в безрассудстве и недомыслии предназначались наследному сербскому королевичу, а вот награда досталась храброму поручику Карагеоргиевичу, своей отвагой способствовавшему выполнении важной боевой задачи. Мол, эти два человека – не родственники, и даже, более того, не знакомцы – порознь живут внутри моего сознания, и в каждый момент своей жизни мене нужно четко осознавать, кто из этих двоих должен принимать решения. Ну а с того момента, как я стану сербским королем, поручик Карагеоргиевич должен будет навсегда подать в отставку, как когда-то подал в отставку поручик синих кирасир Мишкин, шебутной хулиган и забияка…

Немного помолчав, Вячеслав Николаевич добавил, что понимает меня лучше, чем император Михаил, и потому отпустил в роту к штабс-капитану Долину, участнику сражений еще той русско-японской войны. Без этого я был бы уже не я: держать на цепи такой бурный темперамент бессмысленно и опасно. Кроме того, штабс-капитан и его простые оружные парни должны были научить меня тому, когда риск оправдан, а в какие моменты нет. Мол, они в этом деле большие специалисты. К тому же тормозить мое безрассудство вменялось «сестренки». Я не хотел, чтобы они понапрасну лезли в самое пекло, потому и не рисковал без всякой нужды. Впрочем, у Бориса, как я его понимаю, другой типаж. В отличие от меня, чистокровного балканского славянина, наделенного всеми достоинствами и недостатками характера своих предков, он все же чистокровный европеец, а болгарского в нем – лишь воспитание. Не полезет он просто так под пули (ни с чувством ревности, ни без него) и закрывшую его собой телохранительницу в сторону не оттолкнет. Это ни хорошо, ни плохо – это так и есть. Зато государем он может стать получше меня, потому что ему не надо будет сдерживать совершенно неуместные в политике прекрасные порывы души.

После того разговора я посмотрел на себя со стороны – и понял, что за четыре с небольшим месяца, прошедших со дня моего прибытия на железнодорожный вокзал в Софии, в корне изменился не только сербский наследный принц Георгий, приобретя определенную толику политической мудрости и широту кругозора. Нет, на самом деле самые бурные пертурбации претерпел поручик Карагеоргиевич – ему довелось узнать, чем мужество и отвага взрослого мужчины и бойца отличаются от юношеской лихости и безрассудства. И Вячеслав Николаевич был прав: значительную роль в этих преобразованиях сыграло мое занятие рукопашным боем – сначала со специальными инструкторами на базе морской пехоты в Ораниенбауме, а потом и с фельдфебелем Неделей, большим знатоком разных хитростей и уловок.

Рукопашный бой – это не драка, в которую можно ринуться, направо и налево размахивая кулаками; тут важно не только знание приемов, но еще выдержка, расчет и предвидение того момента, когда противник на мгновение станет особенно уязвим. Все это можно применять не только в бою, но и в политике, и при планировании военных операций (чем, как я понимаю, Вячеслав Николаевич и переигрывает наших местных генералов). Уж на что силен (я бы даже сказал, могуч) Апис-Димитриевич – а мастер рукопашного боя, уступающий ему во всем, кроме владения искусством рукомашества и дрыгоножества, уложил бы его за пару приемов. Как тут говорят, «большой шкаф громче падает».

Точно так же рухнул, с грохотом развалившись на несколько частей, громоздкий шкаф Австро-Венгерской империи. Вместо затяжной, кровопролитной войны, какой она виделась еще совсем недавно, произошло нечто подобное стремительной летней грозе, когда поражение империи Габсбургов обозначилось уже после двух недель боевых действий. Теперь перед нами еще один комод – Османская империя. Сорок лет назад ее не дали добить сплотившиеся вокруг Бисмарка европейские державы, но сегодня Франция и Австро-Венгрия отошли в небытие, а Германия и Британия – на нашей стороне. Такому генералу как Вячеслав Николаевич (не зря его сделали Главнокомандующим) несложно будет обрушить и эту конструкцию. Да-да – недаром мы третий день лазаем по окопам первой линии, высматривая различные уязвимые места в турецкой обороне. И вместе с нами ходят не только командиры болгарских воинских частей и начальники дивизий, занимающих этот участок фронта, но и русские офицеры-артиллеристы, которые в решающий момент обрушат на головы неразумных осман многотонный град из огня и металла.