Александр Пономарёв - Основной компонент [litres]

Морально я себя чувствовал архипрескверно. Читать, как люди решают чужие судьбы, – это одно, а самому оказаться в этой шкуре – совсем другое. К тому же Марика запала мне в душу и, кажется, в сердце. Умом я, конечно, понимал, что она годится мне в прабабки, но, видя ее, такую молодую, такую красивую и обалденно сексуальную, я отбросил логику в сторону и просто хотел наслаждаться моментом. Судьба закинула меня во времена ее молодости, следовательно, и она, и я в одинаковых возрастных категориях. И мне плевать, что я родился в конце девяностых этого века, а она в начале двадцатых. Живу-то я здесь и сейчас и любить хочу здесь и сейчас, и какая разница, сколько лет ей будет, когда я издам первый крик от шлепка акушерки в роддоме № 2 города-героя Волгограда.

Эти мысли пришли мне в голову, когда я уже ехал в Берлин. Шофер спокойно посапывал носом на заднем сиденье. Пауль перестарался: дал слишком большую дозу снотворного. Кстати, об этом я не спросил. Где они взяли медикаменты? Наверное, там же, где и все остальное: под сиденьем или в автомобильной аптечке, если они существовали в это время.

Я снова вернулся к мыслям о Марике. Она мне определенно нравилась, и я был не прочь с ней замутить. Война – не помеха. Разве люди не любят в лихую годину? Наоборот, когда смерть подстерегает на каждом шагу, простые радости жизни ценятся на вес золота. Хотя нет, они бесценны! Ведь настоящие чувства нельзя купить, продается только их видимость, да и то не всегда.

Чем больше я думал о девушке, тем больше склонялся к мысли, что обязан ее спасти. Возможно, в этом и крылась моя миссия. А что? Вдруг она должна стать матерью будущего гения?

За окном давно уже проплывали равнины с аккуратными деревеньками и маленькими городками. Цифры на верстовых столбах указывали на близость Берлина. «Опель» без труда обгонял одинокие грузовики и редкие легковушки, обдавал облаками снежной пыли понурых лошадей, запряженных в покрытые брезентом сани.

Все чаще встречались на обочинах передвижные зенитные установки, возле которых возились орудийные расчеты. Спаренные стволы скорострельных пушек зорко вглядывались в низкое небо, наводчики сидели на местах, держа ноги на педалях поворотных устройств, а руки на колесиках маховиков.

В тридцати километрах от немецкой столицы я догнал колонну грохочущих танков. Железные коробки неторопливо плыли по дороге, занимая большую часть полосы. Навстречу двигался пехотный полк. Солдаты громко топали сапогами по стылому асфальту, выбивая искры шипами на подошвах. Места для маневра оставалось не так и много.

Плестись в конце лязгающих гусеницами панцервагенов не хотелось. Ждать, когда закончится серая лента из одинаковых с виду солдат, мне тоже не улыбалось. Я перестроился, взял курс на узкий просвет между железной и живой змеями. «Опель» покатил вперед, громко крякая хриплым сигналом. Прижимаясь ближе к бронеходам, за минуту проскочил узкий перешеек и снова оказался на просторе. Нога автоматически вдавила педаль, белая стрелка быстро поползла по шкале спидометра. Вскоре обе колонны остались далеко позади, а там и вовсе скрылись за поворотом дороги.

За спиной раздался протяжный стон. Я посмотрел в узкий овал зеркала на лобовом стекле. Водитель очухался и теперь сидел, обхватив голову руками.

– Что произошло? – спросил он слабым голосом, глядя в одну точку перед собой.

– Ты потерял сознание.

Я сбросил скорость, повернул руль вправо. «Опель» свернул с дороги и встал на присыпанной порошей гравийной обочине, шумно тарахтя двигателем. В зеркале заднего вида были видны тающие в морозном воздухе белые облака выхлопных газов. Выключив зажигание, я положил руку на спинку пассажирского сиденья и повернулся к шоферу:

– Мы чуть не разбились. Хорошо, серпантин остался позади, а то бы лежали сейчас в пропасти с раздробленными костями или еще того хуже – дымили обугленными тушками. Тут, куда ни глянь, со всех сторон повезло: ты в отключке педаль газа не зажал, «опель» врезался в сугроб, а не в скалу, я машину водить умею.

Последний пункт я упомянул не для красного словца. Года полтора назад, готовясь к военно-исторической реконструкции одного из эпизодов Сталинградской битвы, я где-то вычитал, что во время войны около тридцати процентов командного состава Красной армии не имело навыков управления автотранспортом. Думаю, у немцев с этим дела обстояли не лучше.

– А девушка? Что с ней?

– Какая девушка? – Я так искренне удивился, что сам Станиславский не посмел бы бросить знаменитое: «Не верю!»

Шофер поморщился, массируя виски.

– Ну, та, что на лыжах спасалась от лавины.

– Э-э, голубчик, да ты совсем плох. – Я покачал головой, цокая языком. – Давно медкомиссию проходил? С сердцем, сосудами все в порядке?

– Да, господин штандартенфюрер, в порядке, – кивнул водитель, опять замычал и схватился за виски. Какое-то время он сидел, обхватив голову руками, а потом заговорил: – Медкомиссия этим летом была. Не знаю, что со мной случилось.

– Думаю, это от перемены давления. Горы там, все такое… ну, ты меня понял.

Немец кивнул, но я по глазам видел: ни черта он не понимает.

– Ближе к предгорьям спустились, тут тебя и шарахнуло. Даю отпуск на два дня, отлежись, а потом к доктору. Только не вздумай говорить ему о галлюцинациях, иначе быстро отправят куда следует, а мне толковые шоферы во как нужны. Я чиркнул ногтем по горлу. К счастью, водитель в это время смотрел в пол и не заметил моей оплошности.

Я мысленно приказал себе быть внимательнее в словах и жестах, повернул ключ в замке зажигания. «Опель» вздрогнул и громко зафырчал двигателем. Включив передачу, я мельком глянул в боковое зеркало, вывернул руль и плавно сработал педалями. Колеса зашуршали по мерзлому гравию. Выплевывая облачка белесого дыма, автомобиль вырулил на дорогу и покатил, быстро набирая скорость.

– Приедем в город, я тебя у площади высажу, – сказал я, наблюдая за шофером в зеркало заднего вида. – До казармы сам доберешься. Начальнику гаража скажешь: машина остается в моем распоряжении. Извозчиков мне пока не надо, сам справлюсь. Если у него возникнут вопросы, пусть свяжется со мной по телефону, но лучше ему по пустякам меня не беспокоить. Все понял?

– Так точно, господин штандартенфюрер!

По Берлину ехали молча. Мне говорить не хотелось, шоферу тоже было не до разговоров: он сидел с зеленым лицом и отсутствующим взглядом. Я неторопливо крутил баранку, внимательно глядя по сторонам. За окнами кипела жизнь. Часто попадались смешные двухэтажные автобусы, не такие зализанные с боков, как в Лондоне, а угловатые – будто рубленные топором. Тарахтя моторами, проезжали роскошные «хорьхи», «мерседесы» да «майбахи». Чувствуется столичный дух! Идиллию мирной жизни нарушали военные патрули, колонны марширующих солдат с автоматами за спиной, умело замаскированные орудия ПВО и плавающие в небе черные точки аэростатов заграждения.