Руслан Агишев - Диверсант Петра Великого [litres]

– Говоришь, ушей здесь много? Хорошо, очень хорошо, – в раздумьях бормотал я, обдумывая одну идею за другой. – Значит, люди голландца рассказывают ему обо всех торговцах и обозах с пушниной. – Цыган кивнул, подтверждая эти слова. – Это же очень хорошо. Я бы даже сказал, замечательно.

На меня тут же уставились удивленные и недоуменные взгляды. Разве могло все то, что с ними случилось, быть замечательным?

– А вот мне интересно… Слышь, Пали? – У меня вдруг начала наклевываться стоящая идея, которую надо было обмозговать. – Если вот объявится какой-нибудь богатый купец и решит на пушной промысел податься. После же с богатым обозом в Архангельск пойдет на ярмарку. Скажут про это Маасу или нет?

Цыган особо не раздумывал над ответом. Для него все было ясным как день. Кто в здравом уме откажется от богатого куша, который сам плывет в твои руки? Конечно, никто! Собственно, об этом он мне и сказал:

– О таком обозе голландец в тот же день узнать может. Он же, как стервятник, где-то здесь кружит. Знаю я таких. Он горяч и ненасытен. Маас не успокоится, пока не набьет трюм своей пинассы пушниной… Хорошо бы прознать, когда он снова вылезет из своего логова. Только как это узнаешь? – с печалью пробормотал цыган. – Хороший купец ведь языком лишнего болтать не будет. Эх, узнать бы…

Глядя на его горестный вид, загрустили и остальные. Что теперь им оставалось делать? Как выполнить царское дело? Поймать неуловимого голландца им казалось невозможно. Я же думал иначе…

– Эх вы, тетери! Я вот знаю, что завтра поутру на рынке будут ходить люди одного очень и очень богатого купца и искать лошадей для похода за пушниной. Место он одно знает, где поморы много зверья набили и мех в избытке заготовили. – С каждым моим словом лица собравшихся вытягивались все больше и больше, боярыч вообще уставился на меня с каким-то подозрением. – Его люди еще крепкие мешки будут искать для пушнины. Десятков шесть мешков, а может, и все семь десятков.

Дальше я сделал паузу, давая своим людям остальное додумать. Собственно, это они и сделали.

– Семь десятков мешков? Это же сколько меха в них набить можно? Вот это куш! Маас точно не устоит… – присвистнул цыган. – Подожди-ка, командир, а ты откуда все это узнал? – Взгляды вновь скрестились на мне. – Ха-ха, али тоже ворожить могешь?

Черт побери, настоящие дети! Это же классическая ловля на живца! В мое время об этом знают даже младенцы. Хотя откуда им знать о таком? Высокое искусство обмана в России, которую и на Востоке, и на Западе презрительно именовали варварской страной, не было в особом почете. Это в цивилизованном Риме, высокообразованной Византии и яркой Венеции с богатой выдумкой запросто ослепляли своих противников, травили их ядом, калечили, вырезали языки и гениталии, обманывали, готовили покушения. Причем всякий раз делалось это во имя благой цели – Заповедей Моисея, Иисуса Христа, Гроба Господня, Ковчега и т. д.

…Итак, операция по ловле на живца началась. Ранним утром через ярмарочные ворота прошла довольно занятная парочка. Первым был совсем молодой парнишка, одетый в добротный теплый кафтан, меховую шапку-горлохватку и кожаные сапожки нарядного красного цвета. С наивным и даже глуповатым взглядом он смотрел по сторонам, словно такой большой город видел в первый раз. Рядом с ним с серьезным видом вышагивал крупный дядька, тоже одетый не бедно. В этом-то, напротив, чувствовался опытный человек, много повидавший на своем веку. Он то и дело одергивал парнишку, что-то строго ему выговаривая. По всему выходило, что сынка какого-то купчины первый раз вывели на ярмарку торговым делам учить и ума-разума набираться.

– Дядько, а сколько нам коней потребно? Тату сказывал, что мехов наторговали видимо-невидимо, – гундосил я едва ли не во все горло, всячески привлекая к себе внимание; играть недалекого парнишку было нелегко. – Десяток, а можа, и два десятка! Дядько, слышишь? Правда ведь, мой тату лис чернобурок целую тьму наготовил. Чай, на Черной горке много таких…

Вокруг нас сновало множество людей, многие из которых заинтересованно прислушивались к моей гундосой речи. Ажиотажа добавляло и злое шиканье моего сопровождающего, который делал это с явным удовольствием. Один раз мне даже подзатыльник с его стороны прилетел.

– Дядько, а мешки? Мешки тоже потребны? А мешков сколь нужно? Товару много-много. – Я надувал щеки и фыркал.

Изображать недалекого парнишку, отпущенного отцом поглазеть на большой город, мне пришлось до обеда. К этому времени мы даже успели купить трех смирных коняг и почти полтора десятка прочных кожаных мешков. Мой сопровождающий торговался просто безбожно, поддерживая имидж скупого приказчика.

– Пора, командир, – наконец до меня донесся его тихий шепот. – Я уже троих шалопаев увидел, что за нами ходят и ходят как привязанные. Теперь-то весь Архангельск прознает, что где-то за Черной горкой удачливый купчина лагерем встал и пушнину собирает. До голландца тоже весть дойдет.

Остальное оказалось делом техники… Возле Черной горки, неприветливого скалистого холма в нескольких верстах от Архангельска, мы разбили лагерь. С десяток больших шалашей поставили с таким расчетом, чтобы некоторые из них было видно с моря. Строились с размахом. Приедет какой-нибудь соглядатай полюбопытствовать, а тут чуть ли не деревушку поставили. Для пушнины, которая должна была привлечь голландца, из здоровенных бревен срубили настоящую избенку, правда, без окон. Заимка получилась просто загляденье! Оставалось надеяться, что это основательно оценят и те, кто нам нужны.

Одновременно я отправил гонцами солдат в окрестные селения поморов. Они должны были звать охотников к нам на службу и рассказывать про богатого купца-промысловика. Каждая собака на много верст отсюда должна была знать про нас.

Первые люди потянулись к нам уже на второй день. Сначала это был пропахший рыбой старик в такой же древней, как и он, кухлянке. Прежде чем начать говорить с нами, он очень долго ходил по заимке. Пожевывая беззубыми деснами вяленый кусок мяса, местный пристально все рассматривал. Трогал мохнатые ветки елей на шалашах, бревна сруба. Лишь после этого он открыл рот. Сказал, что сразу говорят только младенцы и сопливые юнцы. Мудрый же человек сначала убедится, что перед ним не злые духи-мары. У него удалось купить нашу первую шкуру лисицы.

Затем в лагере появились двое поморов. Невысокие, смуглые, они были похожи друг на друга как две капли воды. Им приглянулся наш железный котелок, в котором мы варили отвар для питья. Округлый, литров на пять-шесть, он потянул почти на дюжину песцовых шкур. Оказалось, стоимость котелка определялась количеством шкурок ценного зверя, которые в него помещались. Едва же довольные поморы ушли, я начал ржать. Меня до глубины души поразила такая торговля, когда обычный железный котелок ушел за цену целой кольчуги или хорошего боевого жеребца. Это же тысячепроцентная прибыль! Наверное, даже выкапывать из земли золотые самородки было бы не так выгодно, как заниматься пушным промыслом.