Руслан Агишев - Диверсант Петра Великого [litres]

– Русскому купчине же везде обида и обман. Свеи наши корабли не пропускают, как липку обдирают. Немчины, вообще, за жалкие гроши забирают весь товар. Англичашки тоже хороши, – криво усмехнулся царь. – Приплывут в Архангельск и губы кривят. Мех им плохой, воск старый, мед не свежий. Сами же у себя золотом по весу за все берут.

Тут Петру вспомнились обидные до боли рассказы местных купцов, братьев Бажениных, про отношение англичан к местным. «Лгуны! Лицом к лицу в десны лобызаются, а за глаза грязными схизматиками зовут. Варварами называют, что земли своей и ее богатств недостойны. Один капитан вообще разбоем стал в этих местах промышлять. На деревни поморов нападает. Пограбит, женок и девок снасильничает, а избы все сожжет. На тридцатипушечном шлюпе промышляет и никому спуску не дает…»

– Нельзя таким спуску давать! А чем? Нету у державы Российской достойных кораблей, чтобы со свеями и англичашками на равных бороться! Даже с жалким разбойником справиться не можем, – с горечью пробормотал он.

Еще немного, и все снова бы закончилось, как и вчера, и позавчера. Устав от самокопания, Петр вновь бы напился до беспамятства. Однако сегодня все пошло по другому пути.

– «Зеленою весной под старою сосной с любимою Ванюша прощается», – вдруг до ушей Петра донеслись звуки очень странной песни. – «Кольчугою звенит и нежно говорит…»

Тут песню подхватил уже хор мужских голосов, грянувший с еще большей силой:

– «Не плачь, не плачь, Маруся-красавица!»

Сделав еще несколько шагов, Петр остановился.

Ему казалось, что за эти несколько недель в Архангельске он изучил уже все его звуки и всех его обитателей. А тут что-то новенькое… Что это за песня? И главное, кто ее поет?

Недоуменный царь повернулся в сторону приближенных, но увидел у них точно такие же удивленные лица.

– «Маруся молчит и слезы льет, от грусти болит душа ее», – выводил время от времени чей-то пронзительный голос, который тут же сменялся дружным хором мужских голосов. – «Кап-кап-кап из ясных глаз Маруси капают слезы на копье!»

Звук голосов все нарастал и нарастал, с каждым словом избавляя Петра от остатков грусти и хандры. Столько в звучавших словах песни было боевого задора, что хотелось тут же взять в руки палаш, вскинуть на плечо фузею и пойти в поход.

– «Кап-кап-кап из ясных глаз Маруси капают сладкие, капают кап-кап, капают прямо на копье», – продолжала звучать песня.

Наконец, из ближайшего переулка показался некто с фузеей на плече. «Кто это такой?» – гадал Петр и его приближенные. У стрельцов и потешных одежда совсем другая. Этот одет совершенно иначе. На нем необычные широкие порты, заправленные в черные сапоги, и темно-зеленая рубаха. Талию у него перетягивал широкий кожаный пояс с массивной бронзовой бляхой… Остолбеневший Петр, рассматривая все это широко открытыми глазами, никак не мог понять, кто это. Может, это кто-то из иностранных моряков? Сейчас у причала парочка английских купцов стоит и один голландец. Наверное, их моряки гуляют? Тогда почему песню поют на русском?

Следом за первым, один за другим, появлялись и другие солдаты, одетые точно так же. Десятка три их было на взгляд Петра, не больше… Вдруг юношу осенило – враги! Соседние державы ведь спят и видят, как русские земли к своим рукам прибрать.

Видимо, эта же мысль одновременно пришла в голову и Лефорту, который уже бежал к Петру с обнаженным клинком в руке.

– К оружию! – заорал швейцарец шедшему где-то позади сопровождению из солдат. – Государь, назад!

Незнакомый отряд, невольно ставший причиной такой паники, и не думал останавливаться. Три десятка незнакомых военных по-прежнему бодро маршировали, во все горло горланя песню.

– «Студеную зимой опять же под сосной с любимою Ванюша встречается», – звонко выводил запевала откуда-то из середины необычного отряда. – «Кольчугой вновь звенит и нежно говорит: вернулся я к тебе, раскрасавица».

Последней из-за поворота выкатилась необычная повозка, из которой валил дым. С большого перепуга Петру показалось, что это пушка с дымящимся запальным фитилем. Он дернулся назад и, едва не свалившись на спину, столкнулся с Лефортом.

– За меня, Петер! За меня прячься! – закрыв телом государя, швейцарец выставил вперед тяжелый палаш и стал им размахивать из стороны в сторону. – А ну, стоять! Кто такие?! Здесь государь Петер!

Перед ними, грохоча башмаками, начали выстраивать «живую» стену запыхавшиеся преображенцы с выставленными вперед фузеями. Капрал уже открыл рот, чтобы скомандовать «пли». Пальцы трех десятков солдат дрожали на курках фузей. Казалось, еще немного – и грохочущий залп отправит в полет почти килограмм смертоносного свинца…

– Эй! Братцы! Вы что? Мы же свои, православные! Елки зеленые! Вы совсем, что ли, ослепли?! – вдруг возмущенно закричал один из незнакомцев в зеленом мундире, выскочивший вперед всех. – В кого палить собрались?! В своих?! Блин! Государь! Государь! Это же я, Алексашка Меншиков! – Парнишка среднего роста бесстрашно подошел к застывшим преображенцам и замахал своей шапкой. – Вот же я! Господин Лефорт! Забыли, что ли?! Алексашка я, Меншиков! А это одежда у нас такая! Государь!

Этот незнакомец в странной для этого времени форме был именно я! За спиной маршировал мой отряд, а позади нас дымила самая настоящая полевая кухня. Это я придумал войти в город с такой помпой, рассчитывая на сногсшибательный эффект. В итоге едва не получил залп из фузей в упор… На всех нас было новое обмундирование, в котором здесь и сейчас вряд ли бы кто-нибудь смог опознать некое подобие советской гимнастерки с шароварами, заправленными в короткие черные сапоги. Сверкали на солнце двуглавые орлы на наших погонах. Талии стягивали шикарные черные ремни со здоровенной и ярко начищенной бляхой. На плечах лежали фузеи с примкнутыми штыками. Словом, все было сверхнеобычно, очень функционально, строго и одновременно красиво.

Узнавший голос своего недавнего слуги, Лефорт раздвинул плечом солдат и вышел ко мне. После чего молча начал меня разглядывать. Следом протиснулся Петр, реакция которого была совершенно иной.

– Брат Лексашка! Ты ли это?! Я уж и думать про тебя забыл! – заорал он с мальчишечьим задором и тут же облапил меня за плечи. – Ха, что за одежа на тебе? Дивлюсь прямо! А на ногах сапожки? А как же солдатские ботинки?

Царь прямо лучился любопытством, и я не стал его разочаровывать. Произведенный эффект не стоило растрачивать попусту!

– Так, государь, в ботинках этих удобства никакого. Они же как деревянные. Нога в них толком-то не сгибается. – Я ткнул пальцем в низкие ботинки из толстой кожи на ногах у одного из петровских солдат. – Тяжелые вдобавок… Если же, государь, в походе через болото пробираться нужно? Ботинки враз промокнут, а там и до болезни какой-нибудь недалеко. Сколько в такой обуви навоюешь? А на эти сапожки посмотрите! Мягкие, непромокаемые, теплые! – Я даже притопнул несколько раз, показывая, насколько мне удобно. – Такие в самый раз для служилого человека!