Юрий Валин - Мамалыжный десант

У слухового окна обсудили последние детали. Нерода напомнил, что при выходе к своим нужно быть поосторожнее – запросто положить могут, запаренных стрелков хоть как предупреждай, что на них своя разведка может выходить. Твердая уверенность, что до своих хоть часть группы, но дойти непременно сможет, подействовала. Тимофей и сам подумал «чем черт не шутит?». Наступила томительная пауза – теперь приходилось дожидаться действий фрицев.

Наконец в парадной грохнула граната, застрочили автоматы…

– Минута и вперед! Ни пуха! – напутствовал Нерода.

– К черту! – ответила подобравшаяся рыже-задержаная. – Живите, не болейте, не гноитесь.

– А, это? – старший лейтенант ухмыльнулся, отколупнул «чирей». – Держи на память.

Лизавета изумилась, немцы, наконец сходу захватившие опустевшую лестницу, наверное, тоже порядком изумлялись. А вот бойцам опергруппы удивляться было некогда.

Первой из пролома вытолкнули девчонку, следом пошел отягощенный недействующей рукой радист, потом Сречко, взявший себе на горб рацию. Тимофей отходил последним. Снизу по крыше уже стреляли, штурмовой автомат в руках непривычно колотился – сержант Лавренко, отвлекая на себя внимание, на миг засел за трубой, дал еще очередь. Дальше пришлось драпать почти не глядя, и стрелять тоже почти не глядя. Всё – магазин пуст, вот следующая крыша, передние бойцы запрыгнули за невысокий парапет. За спиной, казалось уже далеко-далеко, стрелял с двух пистолетов Нерода. Перелетая через разграничительный парапет, Тимофей зацепился за какой-то провод. Сапог чуть не слетел, хорошо что самошитый, проявил сознательность, удержался. Удалось проскочить еще пару шагов, и тут весь мир вздрогнул…

… Пришел в себя Тимофей среди пыли и мата. Что-то тяжелое давило в бок – ага, рация. Большая часть группы оказалась на чердаке – тут, видимо, раньше жил кто-то – в пыли кровать угадывалась, раскачивались перевернувшиеся на стене часы-ходики.

– Замолчали! – прокашлял Тимофей.

– Не пускает, хребет, вероватно, перебило – простонал Сречко, с которого только что скатился Тимофей. – Устати не могу.

– Ты ремнем за стол зацепился, – подсказал радист, тряся головой.

Действительно, всех оглушило взрывом – звуки доносились приглушенно. Но пока живы. Над головой проломы кровли: разошлась почти на всю длину, светит тусклое небо, всё в пыли и дыме. Стрельба разом смолкла.

– Живей! Живей, хлопцы! Рыжая где?

– Вон… убило, кажется… – Сречко слабо потянул лежащее тело за полу пальто, ставшее в момент серым.

Нет, не убило – стоило всунуть в рот горлышко фляги, как рыжая судорожно заперхала.

– Гадость же! Как пьете?!

– Не пьем. Лечимся, – поправил Тимофей, закупоривая флягу. – Бегать или ползать способна?

– Да я… вашу… – рыже-задержанная, видимо, хотела сказать, что помирает, но опомнилась и начала подниматься.

Тут повезло – дверь от сотрясения соскочила с петель, дальше лестничная клетка вывела к провалу в растрескавшейся внешней стене. Облако пыли все еще прикрывало, к пыли добавлялся дым – остатки разнесенного дома-цитадели горели. Группа благополучно перебежала подворотню, залезла в кучу пустых ящиков, далее через разбитое окно внутрь другого дома… Тимофей полагал, что вот сейчас на немцев налетят, но оказались в длинном темном коридоре, заваленном опрокинутой мебелью и бесчисленными корзинами. Немцев не было, в одной из комнат кто-то оглушенно стонал и невнятно молился-ругался… Дальше, дальше…

Передохнули в полуподвале. Фонарик у Тимофея не зажигался, наверное, контакты от встряски отошли. От бега и контузий упарились, Тимофей сбросил шинель, ощупью сел, посадил раненого. Опытный Сречко нащупал бутыль – то ли винцо слабенькое, то ли компот консервированный. Пилось приятно. Дали запить радисту пилюли – после ранения и нервно-боевых напряжений они очень помогали, как заверил старший лейтенант Земляков, выдававший медикаменты.

– Что далье? – спросил югослав, когда ковырялись с фонариком.

– Понятно что. Вылезем, осмотримся по обстановке и выйдем на связь, – перечислил порядок действий Тимофей. – Мы где-то у улицы Любицы… Да не гни ты так контакт, сломается.

– Я осторожно, – заверил Сречко. – Мы точно у Княгини Любицы, но южнее. Прва гимназия рядом должна быть.

– Эй, гиды, а со мной что? – подала голос из тьмы рыже-задержанная.

– С тобой ничего, – успокоил Тимофей. – Расскажешь начальству, как со своим полковником встретилась, всякие детали и адреса. Потом решат.

– Вот, оцим-поцим, «они потом решат»?! Это к стенке поставят, что ли?! – заблажила рыжая.

– Да чего тебя ставить? Ты злодействовала и в расстрелах участвовала, что ли? Понятно, за амуры с фашистом медаль не дадут. Ну, так и что… пойдешь работать. А вообще я не знаю, я же только сержант, – признался Тимофей.

Помолчали, потом задержанная пробормотала:

– Перестаньте сказать за злодейства. Я в лагерь попала. Случайно. Этот Равенсбрюк, чтоб ему… А там меня на опыты отправили. А потом Генрих себе оставил. Сказал, «на его дочу похожа».

– Вот фашист. Дочь, понимаешь ли, на матрас тянет. А ты тоже хороша, – справедливо сказал Шелехов.

– А что мне было, подорваться, как той бомбе?! Меня глянули, всё: шею мой – иди досюда, – со слезами, надо думать, наработанными, вспоминала Лизавета.

– Ты одесская, что ли? – спросил Тимофей, ставя батарею на место.

– С чего вдруг одесская? Я вообще не русская. Просто мамка так говорила, – пояснила рыжая и зажмурилась, поскольку упрямый фонарик, наконец, зажегся.

При свете подвал стал теснее. Тимофей посветил на радиста – тот был бледен, но в порядке. Наверху периодически громыхало, видимо, бой продвигался. Куда сейчас идти, и не лучше ли остаться на месте и подождать, пока свои не подойдут? Жратвы маловато, но так-то вполне вариант.

Размышляя, Тимофей продолжил светскую беседу – всё сказанное рыжей задержанной сгоряча и необдуманно, вполне может пригодиться позже. Лизавета – по первому взгляду девка неплохая, но с характером. Упрется, потом на допросах горя сполна хапнет.

– Одесские словечки чувствуются. Если не ты, значит, родители в Одессе уж точно не чужие.

– Я вас умоляю, понятно, мамка в Одессе бывала. Мне рассказывала. Но сама она не оттуда, – пояснила рыжая.

– А откуда? Ты на чешку похожа, – сказал Сречко.

– Может и похожа. Но мамка не чешка была. Из города… на «в» он как-то, точно не помню, – отперлась хитрая задержанная. – Мы по всей Европе ездили. Неаполь, Париж, Вена, Лугано…, всё даже уже не вспомню.

– Надо думать, все языки знаешь? – восхитился Тимофей.

– Все не все, а что-то знаю. По детству само запоминается. Только вы мне шпионство не шейте. Мамка всегда принципиально вне политики была, и меня тому учила.