Юрий Валин - Мамалыжный десант

Насчет неопределенной обстановки и так было понятно: начали крыть из пулеметов где-то рядом – за квартал, потом разом стихло. Активно воевали ближе к реке, отчетливо доносились выстрелы танковых орудий, потом начинали лупить минометы. Над крышами тоже периодически ревело, но бомбили где-то дальше. Еще не хватало, чтобы на голубятню чего-нибудь уронили.

Шелехов дремал, остальные обсуждали, как там – в подвале – вышло и почему. Получалось, что фрицы подошли неслышно и спокойно, прям как к детсадовцам несмышленым. Тьфу, поверить невозможно. Рыжая подтвердила, что один немец был из знакомых полковника Ноймана. Что-то вроде охраны, привозившей-отвозившей. Те были эсэсовцы, хотя сам полковник действительно из медицины: из ветеринарной или человеческой, сложно сказать. Лизавета вообще уверяла, что немцы к людям много хуже, чем к скотам, относятся. Вот в концлагере лошадей мыли вдвое чаще, чем заключенных. А уж насчет питания и сравнивать нечего.

Вообще это было странным. Тимофей лежал рядом с хорошенькой девушкой, может быть даже красивой или очень красивой, но ничего такого не чувствовал. Ну, кроме жалости и некоторого сочувствия. Вот что ее угораздило на глаза тому Нойману попасться? Жила бы себе и жила. Так-то отнюдь не безмозглая, соображает живо. В подвале она первая из «нагана» по пулеметчику и пальнула. Не попала, правда, поскольку «я вас умоляю, разве это взвод у шпалера?!», но отвлекла. Фрицы такой прыти именно от нее не ждали. Потом уж Сречко пулю в немца всадил поточнее…

Сейчас югослав заснул, да и у самого Тимофея глаза слипались. Но нужно было дать личному составу отдохнуть, да и рыжую успокоить.

…– Ты лучше честно скажи: в тюрьму, или помурыжат и хлопнут? – шептала Лизавета. – Я же не специально с Генрихом спала. Он меня, можно сказать, принудил и изнасиловал. А? Чего мне будет? Может, взятку кому дать? У меня немного денег и побрякушек найдется. Могу и натурой, я сладко-распутная.

– Вот про это лучше и не заикайся. Взятки у нас не берут. Может, в тылу где-нибудь, там может быть. А здесь нет, не тот случай. Мой совет: рассказывай все без утайки, помогай следствию. Со своей стороны характеристику дам командованию: «помогала и содействовала, участвовала в бою».

– И на том спасибо. А если, Тимочка, наоборот? Без канцелярии, а? Я тебе сейчас тихонечко так вкусно сделаю, что на седьмом небе будешь. Даже два раза. И преступать тебе ничего не надо, я паспорт сама вытащу, ну заснул с усталости, а?

– Руку убери, Лизавета. Я же ясно говорю – не тот случай. А со мной уж точно не тот. Я женатый, и сын у меня недавно родился.

Бессовестная девица вздохнула:

– Поздравляю. Да, тут мне вообще, отцым-поцим, не повезло.

– Слушай, Лизка, ну куда ты вообще денешься? Наши же везде будут. Не завтра, так послезавтра. Все равно найдут.

– Так уж и везде? Ты, Тимочка, щедро преувеличиваешь.

– Везде и будут. Везде, где надо, – твердо сказал сержант Лавренко, отпихивая не спешащую убраться ладонь задержанной. – Так что думай о будущем. И лучше без распущенности.

– Я вас умоляю, да я только о том и думаю. Время нервенное: то в тюрьму, то на опыты, постели грязные, да еще мужчины нездоровы через одного…

Тимофей понимал, о чем она. В сумке Лизаветы, кроме паспорта, помады, да нескольких несчастных рейхсмарок, хранилось изрядное количество презервативов. Собственно, там в основном резинки и были. Если вдуматься, ужасная жизнь у девки.

Пригревшаяся Лизавета умолкла и задремала, Тимофей, видимо, тоже ненадолго уснул, поскольку, когда открыл глаза, вздрогнул:

– Вот ты дура!

Задержанная налепила на щеку подарок старшего лейтенанта, и с фальшивым чирьем выглядела просто кошмарно. Хихикнула:

– Я вас умоляю, шикарная ж вещь. Пригодится, спрячу, не нашмонают…

– Только не говори, куда прятать будешь, – Тимофей посмотрел на часы. – Пора нам готовиться, скоро на исходную выходить.

Перекусили взятым у битых немцев безвкусным шпиком и невкусным хлебом. Все слегка отдохнули, радисту было так себе, но бодрился. Прислушивались – перестрелка в паре кварталов от опергруппы то разрасталась, то стихала. Ближе к реке продолжали серьезный бой. Но то в отдалении, а что на Господаря Фомы – фиг угадаешь. Фрицы со стороны крепости вели жидковатый, но упорный обстрел. Наверное, просто из вредности, чем с тактическими устремлениями.

– Так, товарищи. Судя по поведению мирного населения – мелькнули тут тетеньки через двор пару раз – рядом с нами спокойно, – объяснил обстановку сержант Лавренко. – Просачиваемся, соблюдая предельную осторожность. Порядок движения: Сречко ведет, за ним пораненный специалист эфира, гражданка Лизавета, я замыкаю.

– Чего ж за мной не замыкать, я с тыла ничего себе, – ядовито подтвердила рыже-задержанная.

– Мы это уже обсудили, – напомнил Тимофей. – Иди культурно, в случае чего поможешь подраненному человеку.

– Что я, вовсе подорванная? Помогу, – пробурчала девица, любящая, чтоб последнее слово за ней оставалось.

Начали выбираться из надоевшего курятника, шинель Тимофей оставил, надел лямки неудобной коробки с рацией, расстегнул верхние пуговицы ворота гимнастерки – позже пониже её раскроем, пусть тельник сияет. Выход к своим – еще тот маневр, могут и обознаться.

Не угадал. Оказалось, не выход к своим, а проход через улицу будет поопаснее. Улица-то плевая, узкая – полтора десятка шагов. Сречко глянул за ворота – пусто, а только выбрались, как в небе засвистело. Тимофей, чувствуя, что свист нехорош, гаркнул «Ложись!» и толкнул задержанную. Упали под стену, югослав присел на другой стороне. Долбануло почти прямо над головой. Тимофея сильно двинуло в спину, повернуло на бок. В дыме и бело-красной пыли услышал, как разом вскрикнули радист и Лизавета. Сам боли не почувствовал…

Задержанную два мелких осколка клюнули в бедро, Шелехов получил металла в правый бок. Мина легла на край крыши, иначе еще похуже было бы.

– Спокойно! Слегка задело, сейчас замотаем, – ободрял Тимофей – они с югославом под руки тянули радиста обратно во двор. Лизавета ковыляла сама, зажимая под полой пальто пораненное место, кровь капала сквозь тоненькие пальцы с яркими ногтями.

Завалились обратно в «голубятню», Тимофей ногой раскинул шинель, уложили раненого.

– Да что за невезение, – стонал Шелехов. – Сильно там?

– Не, неглубоко, но ребра позадеты, – пояснил Тимофей, вспарывая ткань вокруг раны. – Но больно будет, брат, уж терпи. Характер ранения такой мерзкий: болит и дергает сильно, зато заживает быстро. Нам на курсах объясняли.

На самом деле рана была так себе – проникающее, на курсах о том не очень-то объясняли, больше по плацдарменному опыту понятно.

Тимофей наложил повязку, обтирая руки, повернулся к задержанной. Та тихо, но безнадежно рыдала, зажимая ногу косынкой: