Юрий Корчевский - Щипач [litres]

Повстанцы образовали на территории трех уездов – Тамбовского, Борисоглебского, Кирсановского, своеобразную «крестьянскую республику» со своим уставом и управлением. Поскольку повстанцами была перерезана Юго-Восточная железная дорога, лишившая Москву подпитки продовольствием из южных областей, Политбюро ЦК РКП(б) решило перебросить для подавления восстания воинские части с фронтов, причем в полном составе – с танками, самолетами, бронеавтомобилями и бронепоездами. С самолетов разбрасывали листовки, разработанные Каменевым, Бухариным и Преображенским, где был текст об отмене продразверстки и введении продналога. Продналог предусматривал обязательную сдачу не всего урожая, а определенной его части. Часть крестьянства купилась на посулы большевиков и вернулась из отрядов мятежников в свои селения. Целью воззвания было расколоть лагерь повстанцев, что частично удалось.

Для подавления мятежа на место прибыло руководство – от партии большевиков председатель ВЦИК Антонов-Овсеенко, а военных представлял командарм М. Тухачевский. Используя данные им неограниченные полномочия, руководство издало приказ о нескольких пунктах.

1. Граждан, отказывающихся назвать свою фамилию, расстреливать на месте.

2. В селениях, где скрывается оружие, брать заложников и помещать их в особые лагеря.

3. В случае нахождения в избе оружия, старшего в семье расстреливать на месте без суда.

4. Семья, в доме которой укрылся мятежник, высылается из губернии в отдаленные районы, имущество конфисковывается, старший в семье расстреливается на месте без суда.

5. В случае бегства семьи дом сжигать.

6. Приказ проводить в жизнь сурово и беспощадно.

Кроме войск в Тамбовскую губернию были направлены милиционеры и чекисты из крупных городов, в первую очередь Москвы и Петрограда.

Когда приказ довели до чекистов, не все, особенно беспартийные, приняли его безоговорочно. Тем более что партия большевиков требовала проводить приказ в жизнь без слюнтяйства. В лагеря заложниками брали и беременных женщин и детей.

В отряды по борьбе с мятежниками входили и чекисты, и милиционеры, по нескольку человек на роту бойцов. Наверное, больше для пригляда за самими солдатами, многие из которых были мобилизованы из села и зачастую сочувствовали повстанцам.

Вошли в одно из сел, население сопротивления не оказало. Красноармейцы начали прочесывать домовладения. В каждый двор входили по пять-шесть красноармейцев, начинали обыск амбара, конюшни, других хозяйственных построек. Искали оружие и зерно. Зерно крестьяне оставляли на посевную, без него не будет урожая. Сами голодали, ели лебеду, жмых, но семенной фонд не трогали. А бойцы выгребали и его. Никто не думал, чем будут сеять крестьяне, соберут ли летом урожай? Пока бойцы занимались дворовыми постройками, избу осматривал командир отделения, с ним один-два бойца. Вели допрос – где муж? Есть ли оружие? Зачастую, пользуясь беззащитностью селян, отбирали ценности – серебряное колечко, серьги. Но крестьяне уже опыт имели. То белые их грабили, то зеленые, то красные. И потому ценности невеликие надежно прятали. Кто в лесу закапывал, запоминая место, другие под стреху крыши закладывали. Ранешние потаенные места – за иконами, уже не годились. Для красных ни икона, ни алтарь ничего не значили.

Алексей мимо избы проходил, по двору сновали красноармейцы. Из избы донесся женский заполошный крик, звуки ударов. Бойцы во дворе не реагировали, уже свыклись. Алексей решил зайти, свернул, прошел через распахнутую калитку, вошел в избу. Боец у раскрытого сундука склонился, командир отделения кулаком в кровь бьет деда. Молодка в угол забилась, кричит в ужасе. «Комод», как называли сокращенно командира отделения, приказал бойцу:

– Выведи бабу во двор, орет, ажно уши закладывает.

После революции офицерский корпус распустили. С ними ушли и звания. Командиров отделений, взводов, рот и выше, стали называть по должностям – комкор (командир корпуса), комбриг (командир бригады), комроты (командир роты). А еще ликвидировали погоны в армии, они «якобы» символизируют царских золотопогонников, генералов. В 1943 году вернули погоны, офицеров стали называть офицерами, а не краскомами, то есть красными командирами. И генералы вернулись, что не помешало одерживать победы. Только до возврата преемственности армии не дошли, не гордились подвигами предков.

Боец ухватил молодую женщину за волосы, выволок во двор. «Комод» же достал из кобуры револьвер, стал бить деда рукоятью.

– Где хлеб прячешь? Где сын? В повстанцы подался?

– Не бей! Сын три года, как от брюшного тифа помер. А хлеба нету. Стар я за сохой стоять, у меня даже коня нет, вот как перед Христом!

Глух «комод» к мольбам старика. Ударом на пол его свалил, начал ногами пинать. «Комод» Алексея видел, видимо – выслужиться решил, в раж вошел, удар за ударом так и сыплются на старика. Бедняга уже стонать перестал. У Алексея от злости желваки на челюстях вспухают. Немощного бить, как и ребенка, последнее дело. А запретить нельзя. Как в том приказе? Исполнять сурово и беспощадно! Но рожу «комода» запомнил и через пару дней встретил случайно у избы, превращенной в казарму. «Комод» козырнул, а Алексей приказал:

– Дай-ка мне свой револьвер.

«Комод» протянул оружие. Алексей ствол понюхал.

– Стрелял недавно? Порохом пахнет.

– Никак нет.

– Убийцу ищем. Кассира уездного казначейства убили.

– Не слыхал.

Да и как «комод» мог слыхать, если Алексей соврал. Алексей носом потянул.

– Да от тебя спиртным разит! Пил на службе?

– Полстаканчика с устатку, – не стал запираться «комод».

– Это что за непорядок? – Алексей пальцем в сторону показал.

«Комод» повернул голову. Алексей вскинул револьвер, поднес ствол к виску «комода», нажал на спуск. Бах! «Комод» рухнул. Алексей сразу бросил его револьвер к кисти убитого, чтобы на самоубийство походило. Успел отойти на несколько шагов, развернулся. Из избы на звук выстрела выбежали красноармейцы с винтовками в руках. Алексей кричать стал:

– Пьянствуете? Допились! Командир ваш башку себе прострелил. А ну-ка, ведите в избу.

На столе в избе квашеная капуста в миске, соленые огурцы, вареная картошка и наполовину пустая четверть мутного самогона.

– Под трибунал захотели? – заорал Алексей.

Бойцы притихли. А что скажешь в свое оправдание? Самогон на столе, улика. Изъятый у селянина при обыске. У Тухачевского в войске дисциплина жесткая, за пьянку следует наказание. Алексей продолжил:

– Заройте этого самострела! Пятно на взвод и полк! Комроты скажете – пропал без ведома! А то ведь позор!

Алексей взял бутыль с пойлом, вышел. Бутыль не разбил и содержимое не вылил. Отошел подальше, немного на рубаху пролил, для запаха, глоток сделал. Рот обожгло. Первак, такой горит синим пламенем. Бутыль принес в избу, где чекисты обосновались.