Игорь Журавлёв - Метанойя

И Егор уловил в ее голосе обиду. "Ого! — подумал он, — да она сама, похоже, неровно дышит к Немировичу. Учтем". Сказал же он другое:

— Согласен. Еще что-то?

— Ничего. Ну, кроме того, что знавшие ее и рассказывавшие о ней всякое, были очень убедительны. Я даже склонна бы им поверить, если бы такое было вообще возможно.

— Вы убежденная материалистка?

— Материалистка, коммунистка, атеистка. А как иначе?

— Ну, да. А еще спортсменка и просто красивая девушка.

— Не смешно.

— А я и не смеюсь. Значит, нет сверхъестественного?

— Нет! — отчего-то разозлилась Наталья.

Егор включил "ускорение" на полную мощность и, не торопясь, встал. Норикова по его ощущениям застыла. Он подошел к шкафу, открыл его и посмотрел внутрь. Отделение для одежды пустовало. Соколов забрался в него и прикрыл изнутри дверцы. После чего мысленно дал отбой ускорению и затих.

— Нет! — отчего-то разозлилась Наталья, глядя на Соколова, да так и застыла с открытым ртом. Потому что никакого Соколова на стуле не было. Вот он только что, одно мгновение назад был, а в другое мгновение его нет. Она с удивлением огляделась — кабинет был пуст. Понимая глупость положения, она заглянула под стол. Под столом тоже никого не было.

Наталья нерешительно встала, сердце ее колотилось. На ставших словно ватные ногах она подошла к двери, и выглянула в коридор. Коридор тоже был пуст в обе стороны. Она задумчиво закрыла дверь, повернулась и взвизгнула от неожиданности — Соколов сидел на том же самом стуле, как ни в чем не бывало.

Егор замер в шкафу, включив "рентген" на малую мощность, так чтобы только ближние к нему стенки шкафа стали для него прозрачными. Когда растерянная и недоумевающая Норикова выглянула в коридор, он опять врубил на полную мощность "ускорение", вышел из шкафа, аккуратно прикрыл дверцы, и сел на прежнее место. После этого "ускорение" отключил. Тут же услышал звук закрывающейся двери и почти сразу — визг.

Он, не торопясь обернулся и увидел застывшую у дверей абсолютно голую Норикову. "Блин! Я же забыл выключить "рентген"!" — понял Егор, тут же его отключая, но было уже поздно, глаза картинку зафиксировали, по инстанции отправили в мозг, а мозг предъявил ее Егору, от чего он покраснел до корней волос. Так уж его организм устроен с детства, чуть что — в краску, прямо, беда какая-то!

И вот они смотрят друг на друга: в изумлении прикрывшая ладошкой рот майор Норикова и сидящий на стуле старлей Соколов с красным как свекла лицом. Наконец, Егор сумел выдавить:

— Что случилось, Наталья Васильевна? Признаться, вы напугали меня свои визгом.

Та, не обращая внимания на его вопрос и на его красное лицо, наконец, тоже зашевелилась:

— Вы где были?

— Как где? Я же сижу перед вами. Вы вдруг встали, стали оглядываться, заглянули под стол и пошли к двери. Я, конечно, очень удивился, поэтому, хотелось бы узнать: что все-таки случилось?

— Вас только что здесь не было!

Соколов покачал головой и сказал:

— Уважаемая Наталья Васильевна, прошу вас, успокойтесь и сядьте! Это была просто небольшая демонстрация того, что существует на свете и нечто такое, что не вписывается в учение марксизма-ленинизма.

— Что… — Наталя Васильевна закрыла рот и прошла на свое место за столом. Сев, она повторила вопрос:

— Что это было? Гипноз?

— Да какой-там гипноз! Для гипноза надо вводить человека в определенное состояние транса, я же ничего с вами не делал. К тому же без согласия человека, скорее всего, ничего не получится, что бы там ни писали в книгах и ни показывали в кино. А это неисследованные и не признаваемые пока наукой возможности человека, — пожал плечами Егор. — Поэтому, Наталья Васильевна, уверяю вас, так называемый "приворот" или, выражаясь наукообразно — кодировка сознания человека, вполне возможна. И, скорее всего, она имеет место в случае с полковником Немировичем.

— Нет, подождите, — майор не могла успокоиться, — можно это как-то подробнее объяснить?

— Нельзя, — пожал плечами Соколов.

— Понимаю, это секретные сведения.

— И это тоже. Но я и правда не могу объяснить, так сказать, процесс или механизм. Могу лишь сказать, что я что-то делаю со временем, то ускоряя, то замедляя его. Хотя и это тоже неправильное объяснение. Пожалуйста, не спрашивайте меня того, чего я не могу объяснить.

— Но как же вы это делаете, если не понимаете?

— А вы хорошо понимаете, как именно работает телевизор?

— Хм. Вообще-то, смутно.

— Но вы ведь умеете его включать и выключать?

— Я вас поняла.

Некоторое время она сидела молча, осознавая новые знания. Потом подняла голову и спросила:

— А зачем тогда мы? Мы ведь вообще не по этой части.

— А кто по этой части, я что ли? Но лично вы уже сделали очень много. Теперь мы понимаем, что в вашу группу, в самый ее мозг — в прямом смысле слова, внедрен агент. Очевидно, для того, чтобы отслеживать ход расследования. К сожалению, возможного заказчика мы упустили. Теперь у нас осталась одна возможность — выйти на него через Изюмову. Поэтому ваша часть расследования становится приоритетной. Вот так.

Он еще задумчиво посмотрел на Норикову и добавил:

— А когда поймем, кто убивает ребят, снимем с Немировича приворот. Пока, к сожалению, нельзя. Можем спугнуть. И вот еще что. Поскольку вы влезли в это дело по уши, пожалуй, вы тоже можете быть под прицелом. Завтра приедут к вам домой наши специалисты, и установят тревожную кнопку. Если вдруг что-то произойдет, не знаю, что-то, выходящее за рамки…, то постарайтесь ее нажать, и помощь придет максимально быстро.

И уже вставая, добавил:

— Надеюсь, вы понимаете, что рассказывать о произошедшем в этом кабинете, нельзя никому. Никому — это значит — вообще никому, включая ваше непосредственное начальство.

— Да уж понимаю, не первый год на службе.

— Тогда — успехов в работе! До свидания.

— До свидания, — ответила Наталья, провожая взглядом уходящего посетителя.

В мировой прессе прозвучало слово "Перестройка". Теперь это слово не сходило с уст не только в СССР, весь остальной мир тоже учился произносить его, хотя и с трудом. И другое, не менее трудное русское слово — "Гласность". В том варианте истории последнее означало отмену любой цензуры, поэтому полки книжных магазинов, ларьки Союзпечати, экраны кинотеатров и телевизоров заполнило все, что угодно — от провозглашения предателей героями до самой низкопробной порнографии под видом свободного искусства. Откровения, зачастую не подтвержденные никакими фактами, лились в доверчивые головы советского человека, привыкшего без всякого сомнения верить любому печатному слову. Многие эксперты сходились потом во мнении, что именно это стало решающей причиной развала Союза. За несколько лет людям промыли мозги так, что никто уже не хотел иметь дела с этим "страшным монстром". То есть, совершенно неприкрыто, с одобрения власти шел так называемый "отрицательный отбор", когда все самое плохое в СССР сравнивалось с самым лучшем на Западе. Когда не вспоминалось ничего хорошего, произошедшего за семидесятилетний период советской власти, но со всех сторон выпячивалось исключительно все самое плохое. Плохого, конечно, было немало, кто спорит? Но ведь было же, должно было быть хоть что-то хорошее, а? И в результате у человека в СССР сложился в голове устойчивый стереотип: на Западе все просто прекрасно, нет никаких проблем, люди живут припеваючи и от такой прекрасной жизни улыбки не сходят с их радостных лиц. Но их собственная страна — это ужасный монстр, мировой позор, с которым надо быстрее покончить. Чем быстрее, тем лучше. Ведь тогда у нас будет все как на Западе, и мы тоже будем довольно улыбаться, сыто жмурясь от счастливой жизни.