Игорь Журавлёв - Метанойя

Поэтому сейчас договорились лишь о том, что призывники из РСФСР, УССР и БССР будут призываться в воинские части этих трех республик. Пусть привыкают, что они одна армия и отличаются от всех остальных.

Наконец, слово взял Щербицкий:

— Товарищи, думаю, вы в курсе, и наш гебист еще будет об этом говорить на своем совещании, что в западных областях у нас увеличиваются националистические настроения. Их умело раскачивают. Думаю, они будут проблемой.

— Пока не беспокойтесь об этом, Владимир Васильевич, — ответил Горбачев, — но внимательно отслеживайте всех и каждого. — По результатам референдума будем решать, что делать с этими регионами. Захотят жить самостоятельно, пусть живут, никто неволить весь народ не будет. Но если захотят взбаламутить всю Украину, то мы к этому готовы, поверьте. Будем действовать жестко и быстро.

Тогда поднялся Слюньков:

— Я думаю, все здесь понимают, что в случае прогнозируемого сценария Калининградская область будет отрезана и превратится в анклав. Предлагаю присоединить к Белоруссии часть Литовской ССР по линии Казлу-Руда — Пренай — Рудишкес и далее по прямой до белорусского города Ошмяны.

— Как мы это проведем? — спросил Щербицкий.

— Проведем при помощи референдума, — жестко ответил Горбачев. И тут же улыбнулся:

— Результат референдум не зависит от уровня демократии или еще какой-то социальной составляющей. Референдум — это чистая математика. Главное, считать правильно.

На том и порешили.

Варвара Семеновна Изюмова со скучающим выражением лица слушала своего заказчика. Тот, который был известен КГБ под именем "Володя", уже несколько минут выговаривал Изюмовой за плохую работу. Варвара старательно делала вид, что ее это никак не касается.

— Не зли меня, ведьма! — сощурился заказчик, — ты знаешь, что я могу.

— Да что я такого сделала-то?! — взорвалась Изюмова.

— В том-то и проблема, что ты ничего не сделала! Как идет расследование ты не в курсе, а именно для этого я тебя к Немировичу и приставил!

— Да он вообще не говорит о работе. Я думаю, у него в голове блок поставлен — как только хоть слово о работе, он сразу замыкается, глаза застывают и всё! Молчит, пока я не заговорю на другую тему.

— Хм. А вот это уже интересно, — задумчиво протянул "Володя", — снять пробовала?

— Не дурнее тебя, конечно, пробовала!

— И?

— И ничего. Там словно танковая броня! Но, знаешь что, — вдруг задумчиво сказала Варвара, — какое-то отношение ко всему этому имеет некий старший лейтенант Соколов, психолог ЦСН. Коля постоянно, если какая проблема или успех, ему звонит. Это мне удалось выяснить. Может, это важно?

— Вот дура ты, Варвара, дура и есть! Я тебя специально инструктировал: важно вообще все, что касается работы Немировича, любая мелочь.

Варвара лишь безразлично пожала плечами. А заказчик продолжал говорить, уже, вроде как сам с собой:

— Старший лейтенант Соколов, психолог ЦСН. А ведь это фамилия уже где-то мелькала! Возможно, это просто куратор. А, может, и нет. Надо им заняться.

— Я не собираюсь больше никем заниматься! — возмутилась Изюмова.

— А тебе никто и не предлагает, — посмотрел на нее с презрением "Володя", — если он тот, о ком я думаю, то он раздавит тебя как козявку и даже не заметит. Так, ладно, Варвара, продолжай работать. Я на днях зайду.

И "Володя", не прощаясь, ушел. Изюмова плюнула ему вслед (правда, когда он уже захлопнул дверь) и заперлась на замок.

Командир Центра специального назначения КГБ СССР генерал-майор Федотов Антон Ильич открыл вторую бутылку водки. Первую он уже выпил, но никакого опьянения не ощутил, только, кажется, голова отяжелела. На столе перед ним лежали фотографии его жены и двух сыновей. Фотографии он час назад, вернувшись со службы, нашел в конверте, лежащем на полу в прихожей своей большой квартиры в центре столицы. На трех фото его жена и дети, полностью голые и связанные, с кляпами во рту, лежали на траве возле выкопанной могилы на фоне деревьев. Фотографии были цветные, хорошего качества, были видны синяки на лицах его мальчишек, близнецов Сережи и Вадика. Их худенькие подростковые тела были измазаны в грязи. Ребятам было по тринадцать лет, всего неделю назад справили — весело, с размахом. Они с женой подарили каждому новенькие часы "Электроника 5" — с подсветкой и календарем, очень модные. Мальчишки были в восторге. Генерал надеялся, что пойдут по стопам отца, продолжат традицию. Он смотрел на фото и слезы текли у него по щекам. Жена, было видно по глазам, очень испуганная, с синяками на руках и ногах. Ему хотелось схватить пистолет и стрелять, стрелять, стрелять этих скотов, что решили поиздеваться над его самыми родными людьми. Хотелось что-то делать, куда-то бежать. Но на обратной стороне одной из фотографий было написано печатными буквами: "Расскажешь кому — они будут закопаны заживо. Если завтра до 12 часов не убьешь психолога Соколова Е. Н., они будут закопаны заживо. Мы следим за каждым твоим шагом, даже в ЦСН". Слово "заживо" было подчеркнуто двумя чертами.

"Если они умрут, — подумал генерал, — я застрелюсь, мне такого ни за что не пережить. Они каждую ночь будут сниться мне, задыхающиеся под землей и зовущие меня на помощь". Генерал посмотрел на открытую бутылку "Пшеничной" и, завинтив пробку обратно, встал, и поставил водку в холодильник.

Он был не дурак и понимал, что жену и детей ему не вернут в любом случае, даже если он убьет этого старшего лейтенанта. Те, кто так прижал его, следов не оставляют. Возможно, они уже мертвы. От этой мысли кулаки его сжались так, что костяшки побелели. И в это время зазвонил телефон в прихожей.

Генерал вскочил так, что упала табуретка. Через секунду трубка была в руке:

— Слушаю. Федотов.

— Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, — раздался в трубке насмешливый мужской голос.

— Ты кто? — заревел генерал.

— Тот, кто прислал тебе фото. Не ори и слушай меня. Ты сейчас думаешь о том, что твою жену и детей мы так и так убьем. Правда?

Антон Ильич собрал в кулак всю свою волю и спокойным, даже немного равнодушным голосом спросил:

— А какой вам смысл оставлять свидетелей? Я же диверсант, в таких делах разбираюсь. Так что пошли вы на хер, никого убивать я не собираюсь. Но вас найду, запомни. Крепко запомни! Я слов на ветер не бросаю.

Звонивший выслушал его, не перебивая, и сказал:

— Пойми, они не свидетели, поскольку никого не видели. Те, кто их похитили и охраняют, всегда в черных рабочих комбинезонах, перчатках, одинаковых дешевых кедах, в ваших спецназовских масках и темных очках. Они с ними и при них не разговаривают, то есть, голоса они не запомнят. Среди них нет очень высоких или очень низких, все среднего роста. У твоих не будет никакой приметы, вообще никакой: ни лиц, ни голосов, ни разреза и цвета глаз, ни цвета волос, ни отпечатков пальцев — ничего. Ты понял меня, генерал? Твоя жена и дети не являются свидетелями, мне нет смысла их убивать. Они заложники и я их отпущу. Если ты сделаешь свое дело. Вот, если не сделаешь, тогда, считай, что это ты их закопал заживо, своими руками и своими принципами. И ты себе этого никогда не простишь. Собственно, ты уже и сам думал о смерти. Решил застрелиться, да? Поступить как трус? Отдать на смерть родных людей и не попытаться даже их спасти? Неужели ты и правда, генерал, такой трус?