Игорь Журавлёв - Метанойя

Ехавшая сзади машина с охраной вообще не пострадала, они на светофоре немного отстали. Что, вообще-то строжайше запрещено и крайне подозрительно. Все на всякий случай арестованы, сидят, дожидаются допросов.

Что ж, предстоит рутинная, но очень важная работа, поскольку очевидцев и даже подозреваемых хватает. Дорожных рабочих уже ищут, как и руководство предприятия. Несколько дней уйдет на допросы. Возможно, даже удастся найти ниточку к заказчику, хотя в такую простоту Немирович не верил.

— Наталья Васильевна, — обернулся он к Нориковой и в очередной раз залюбовался ее профилем.

— Да? — откликнулась та, прерывая его ступор.

— Займетесь водителем и охранником Путина, что были в его машине. Вытяните из них всё.

— Сделаю, Николай Вениаминович.

— Ну, а я займусь задержавшейся охраной. Уж как-то вовремя они задержались.

Еще раз полюбовавшись на майора, Немирович добавил:

— Наташа, пожалуйста, будь осторожна!

Та быстро чмокнула его в щеку и шепнула прямо в ухо:

— Я тебя люблю.

И счастливая улыбка разлилась по лицу сурового полковника:

— А уж как я тебя люблю!

— Тише ты! — прошептала Наталья, косясь на водителя. Тот старательно делал вид, что ничего не замечает.

— Так куда едем, товарищ полковник, в Управление?

— Нет, Володя, давай в больницу, на Грановского.

— Понял!

Дверь ординаторской вновь открылась, и вошел солидный мужчина в штатском. Он поздоровался и, раскрыв удостоверение, представился:

— Полковник Немирович, следственное управление КГБ.

Врачи только вздохнули.

— Товарищи, — неожиданно начал полковник, — поздравляю вас с успешно проведенной операцией. Путин только что очнулся и попросил есть. Я поражен вашим мастерством и уверен, что Родина тоже оценит его по заслугам.

— Подождите, подождите! — прервал его хирург с седыми висками, — вы что-то путаете, пациент находится в искусственной коме.

На что вошедший лишь улыбнулся:

— Прошу вас пройти в его палату.

После того, как удивленные врачи осмотрели пациента и не нашли на его теле ни одной царапины, ни единого шва, множество которых они еще недавно сами накладывали, у них возникло множество вопросов. Но Путин сел на кровати и, глядя на них, твердо сказал:

— Ранения оказались легкие, поверхностные и вы с ними блестяще справились. Все остальное — государственная тайна, к которой у вас, товарищи, нет допуска. Сейчас вы подпишете документы о неразглашении, внимательно прочитав, что полагается за раскрытие тайны, и забудете о том, что пока еще помните. То же самое сделает весь медперсонал, доставивший меня сюда и видевший здесь. Я благодарю вас за работу, вы лучшие в своем деле, вы спасли мне жизнь. Поверьте, моя благодарность к вам — это не пустые слова.

— Мы просто делали свою работу, — пробурчал тот же, видимо, главный среди них, хирург с седыми висками. Но пробурчал недовольно, ибо на его глазах произошло нечто, что, на его взгляд, именно врачам знать было необходимо. Но гэбэшники как всегда все засекретили!

Поняв его недовольство, Путин улыбнулся:

— Поверьте, в том, что мы скрываем, нет ничего такого, что могло бы быть полезно медицине.

— Но ведь вас вылечили, да еще как вылечили! — воскликнул хирург.

— Верно, но сделали это, если можно так выразиться, не медицинским способом. Поэтому, повторю, от вас не скрывают ничего такого, что было бы связано с вашей профессией. Прошу вас не думать, что Комитет засекретил что-то, полезное для медицинской науки. Уверяю вас, это совсем не так.

Путин и Соколов сидели друг против друга. Вопрос был один: кто это был? Кто покушался на Путина и, практически, убил?

— В этот раз никаких колдунов, ведьм и тому подобной чертовщины, — говорил Соколов, — это обычные люди. Это дело контрразведки, я ничем не могу помочь.

— Но это точно? — настаивал Путин.

Егор только пожал плечами:

— Насколько я понимаю, точно. Здесь нет ничего непонятного и сверхъестественного. В другом случае, я бы знал. Ну, или хотя бы чувствовал. Здесь все чисто в смысле — это сделали люди, обычные люди, хорошо тренированные и обученные. Наши или импортные.

— Это упрощает дело, — кивнул Путин, — признаться честно, мне так надоела вся эта мистика, что даже приятно иметь дело с обычными убийцами-профессионалами. Кто бы сказал мне раньше, что я буду такому радоваться!

Соколов вежливо улыбнулся.

Они, конечно, были профессионалами. Вот только убийцами они себя не считали, скорее — мстителями. С их точки зрения, они всего лишь выполняли присягу, которую когда-то давали, и в которой четко было сказано: "Я клянусь… до последнего дыхания быть преданным своему Народу, своей Советской Родине и Советскому Правительству. Я всегда готов по приказу Советского Правительства выступить на защиту моей Родины — Союза Советских Социалистических Республик и, как воин Вооруженных Сил, я клянусь защищать ее мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами. Если же я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся".

И пусть уже не существовало СССР и советского правительства, но что делать, если именно правительство предало Родину? Они считали, что присягу для них никто не отменял, а страна без боя сдана империалистам-капиталистам предателями из правительства. Они помнили, когда все стало меняться и имена предателей для себя определили: Горбачев, Путин, Лавров. По всей видимости, как считали они, Путина завербовали во время его службы в ГДР, а Лаврова во время его работы в США — в ООН. Горбачев же, очевидно, давний агент влияния — из-за денег, власти, славы или по искреннему убеждению, мотивы предателей значения не имели. Важно, что они разрушили великую страну, сверхдержаву, несшую освобождение всему трудовому народу в мире. Да, считали они, все началось еще с Хрущева, когда потихоньку началось перерождение партийной и советской верхушки, что закономерно привело к развалу. Все проблемы последних десятилетий СССР — повальный дефицит, бюрократия, взяточничество, приписки, по их мнения, были этапами плана развала государства.

Они были военными, и они видели, как КГБ совместно с милицией войдя в антисоветский сговор, перешли на сторону предателей. А это значит, что они — последние солдаты СССР, обязаны выполнить данную ими присягу, они — последняя надежда Родины.

Среди них не было офицеров, званием выше полковника. Генералам они не верили, считая, что те их тоже предали. В основном майоры, старшие лейтенанты, капитаны, подполковники и полковники составляли костяк заговора. Всем было, примерно, от тридцати до сорока лет — чуть меньше или чуть больше. Это были люди, выросшие на традициях Советской армии и идеалах коммунизма. Старшим среди них был полковник Главного разведывательного управления (ГРУ) Генерального штаба Вооруженных сил, теперь уже — Евразийско-Азиатской Федерации. Талантливый стратег, которому все пророчили блестящее генеральское будущее.