Игорь Журавлёв - Метанойя

Но Николай лежал спокойный и совершенно отрешенный от всего.

"Точно, нет его в теле!" — как обухом по голове.

В это время открылась дверь, и зашел капитан Соколов.

— Здравствуйте, Наталья Васильевна! — поздоровался он с ней как со старой знакомой.

А она, все еще витая в своих мыслях, повернув к вошедшему Егору голову, вдруг спросила:

— Вы не знаете, где Коля?

И сама вдруг смутилась до красноты от такого вопроса. Но Соколов кивнул и, словно не замечая ничего странного в вопросе, спокойно ответил:

— Сейчас поищем.

А она даже не поняла, как ей на такое реагировать. Поэтому просто смотрела, как Соколов подошел к Николаю, провел рукой над его лицом, наморщил лоб, потом улыбнулся, но — как-то озабоченно, и произнес:

— Вы правы, товарищ майор, его нет в теле.

— Как нет?! — тихо ахнула она, — А где он?

— Сейчас поищем, — ни мало не смущаясь, повторил капитан, — только вот, где бы мне пристроиться удобнее, чтобы не упасть?

Он оглянулся вокруг, увидел стоящую у стены кушетку и обрадовался:

— Ага, это то, что мне надо!

И уже обращаясь к Наташе, попросил:

— Не позволяйте, пожалуйста, никому тревожить меня, хорошо?

— Хорошо, — ответила она, воспринимая всё происходящее как сон. А во сне, сами знаете, чего только ни увидишь!

Егор лег на кушетку, устроился удобнее и закрыл глаза. Привычно мир прокрутился вокруг него и, открыв глаза, он увидел улыбку любимой. Нырнув в ее глаза, он ощутил на своих губах вкус ее поцелуя.

— Долго я спал?

— Ты все еще мыслями в иллюзии, дорогой.

— Да, прости, любовь моя. Ощущение времени — сильная иллюзия, к ней быстро привыкаешь, — улыбнулся он и прижал ее к себе крепче, — сильнее только иллюзия любви у смертных.

— Я долго работала над ней и могу уверенно сказать, что это самая сильная иллюзия. — Она вздохнула, — К сожалению, недолговечная. Оказалось, что во времени ничто не может быть вечным.

— У меня к тебе одна просьба.

— Потом, дорогой, времени у нас нет, а потому спешить некуда. Ты совсем забыл обо мне.

И был взрыв, всколыхнувший все миры во вселенных. Где-то проснулись вулканы и излили из себя тонны кипящей лавы. Разверзлись пропасти и взорвались Сверхновые. Пациенты психлечебниц, игнорировали вкачанные им препараты и продолжали всю ночь биться в судорогах, чем-то отдаленно напоминающих экстаз. По всем планетам Ойкумены в самых неожиданных местах забили родники, давая начало новым рекам. Одновременно триллионы губ прошептали "Я тебя любою!".

И один маленький мальчик, наконец, решился позвонить в дверь своей квартиры, крепко сжимая под курточкой крохотного бездомного щенка. Дверь открыл папа, а мама выглядывала из-за его спины. Мальчик, готовый в любой момент броситься вниз по лестнице, спасая своего нового друга, со страхом достал свое сокровище и протянул родителям:

— Его зовут Друг.

Мама вышла вперед, и осторожно взяв щенка в руки, улыбаясь, сказала:

— Друзьям мы всегда рады.

А папа ласково потрепал сына по голове:

— Заходи уж, будем вас с Другом кормить.

И это самое настоящее чудо! Так подумал мальчик, прижимаясь к папиной ноге.

А где-то там, никто не знает где, два жарких тела распались и раскинули руки по Вселенной.

— Да, мальчик, — прошептали они одновременно, — это самое настоящее чудо!

Бывший полковник Немирович, а ныне просто безымянная часть Вселенной лежал на желто-сером песке и, не отрываясь, смотрел на пылающие звезды. Он уже почти слился с ними, уже почти чувствовал себя частью — не звезд, нет, — частью их общего сияния. И это было так прекрасно — забыть, наконец, глупую индивидуальность и стать частью бесконечного общего восторга и бессмертного сияния!

Но вдруг что-то стало отвлекать его. Он не хотел этого, он цеплялся остатками разума за звезды, пытаясь сохранить себя частью света, но вдруг все закончилось. Он ощутил свое тело, удобно лежащее на песке, грубость мешковины на обнаженной коже и, застонав, повернул голову.

Рядом, в позе лотоса сидела девушка и ее одежды, казалось, были сотканы из звездного света, которым он был еще мгновение назад. Она покачала головой и сказала:

— Рано.

— Но, почему!? — закричал он.

— Ты еще нужен там, — пожала плечами девушка.

— Ты кто? — спросил Николай. Глупо было здесь соблюдать какие-то правила и называть друг друга на "вы".

— Называй меня Ольгой, — улыбнулась она.

— Коля, — почему-то именно так ответно представился он.

Она засмеялась, а он заслушался. Потом сказала чуть хрипловатым голосом:

— Я знаю, Коля.

И он не стал спрашивать откуда.

— Тебя ждет Наташа.

Наташа! И словно какая-то нить повлекла его в темноту где, через секунду открыв глаза, он увидел над собой склоненное лицо Наташи, его Наташи!

Ему очень захотелось сказать о том, как он ее любит. И она уже начал это говорить, но губы почему-то произнесли совсем другое:

— Шатунова взяли?

Крупные градины слез покатились из Наташиных глаз, она прошептала "Живым не взяли" и бросилась покрывать поцелуями его лицо.

Игорь Артемьевич проснулся среди ночи с мыслью о том, что сегодня придут его брать. Будучи аналитиком, он попытался проанализировать, но чувство анализу не поддавалось. Оно было из тех, которые выручали его на войне, что-то похожее на предвидение. А потому он не стал сомневаться, он стал думать, что делать.

Его группа сейчас "лежит на дне", все связи прекращены. Лично он не знает никого, кроме майора Жени Егорова. Бойцы тоже не знают друг друга, все акции проводятся в масках и без разговоров на посторонние темы. Даже командиры троек знают бойцов своей тройки только по позывным, как и они своего командира. А командиров троек знает Егоров. Егорова же знает только он. И Женя вне круга подозреваемых — коренной москвич, имеет четкое алиби на каждый случай "работы". Если будут молчать, их не найдут. Но если возьмут его, то под химией он сдаст Женю, Женя под химией сдаст командиров троек, а там и на остальных выйдут по приметам.

Значит, он и есть единственный ключ, как и было задумано. И за ним сегодня придут. Бежать он не собирался. Он знал, что рано или поздно его отыщут хоть на краю земли. Вопрос лишь времени. Да и не хотелось ему никуда бежать. Значит, последнее, что он обязан сделать, это позаботиться о жене и сыне. Не будет его, их не тронут, ибо тайну он унесет с собой.

Полковник тихонько встал, в полумраке уличных фонарей долго смотрел на лицо своей ненаглядной Лидочки. Ей будет тяжело, он знал. Но еще он знал, что несравнимо тяжелее ей будет, если его возьмут, расколют и расстреляют. Тогда только уезжать из Москвы, ибо жить с клеймом жены предателя будет трудно. Да и сына в школе затравят. Он не в него пошел, в мать — скромный, слабый, не в ладах со спортом, хотя и отличник по остальным предметам.