Игорь Журавлёв - Метанойя

Можно, конечно, как советует Наташа, привлечь его к расследованию. Будет на виду. Но что это даст? Тут надо подумать.

И здесь что-то мелькнуло перед глазами, и Николай увидел, как через открытое окно прямо им на постель упала граната. Действуя на автомате, он резко и очень сильно столкнул Наташу с кровати и прыгнул на нее сверху сам. В тот же миг раздался взрыв, раскаленное железо впилось в его голую спину, и от болевого шока он потерял сознание.

Наташа, еле выползла из-под его отяжелевшего тела и, как была, голая, выбежала в прихожую, схватила пистолет и, прокравшись к окну, осторожно выглянула из-за занавески. Там, во дворе уже собиралась толпа зевак.

Так же, на корточках, она переместилась к Коле, осмотрела его спину, и опять в прихожую — к телефону, чтобы вызвать скорую. Ранения, на ее взгляд, были поверхностные, но врач нужен срочно.

После этого, она быстро оделась и вернулась к Николаю, держа в одной руке пистолет. Села рядом и стала гладить его по волосам, приговаривая:

— Потерпи немножко, мой хороший, сейчас приедет врач и все будет хорошо.

Николай очнулся, застонал, повернул голову и прошептал Наташе:

— Ты хоть трусы на меня надень.

Она хлопнула себя по лбу ладошкой и бросилась к шкафу. Когда вернулась, Немирович почти твердым голосом приказал:

— Шатунова немедленно под арест! Если, конечно, еще не поздно…

Она недоуменно взглянула на него, но он одними губами прошептал:

— Выполнять приказ, майор…

И Наташа опять бросилась к телефону.

Николай посмотрел в спину выбегающей из спальни Наташи и успел отметить, какая она красивая. А потом вдруг как-то сразу, без перехода полковник осознал себя куда-то летящим, вернее, падающим. Это падение продолжалось уже достаточно долго, когда он, наконец, на что-то мягко приземлился.

Открыв глаза, он увидел прямо перед собой желто-серый песок. Прислушавшись к своим ощущениям, он удивился тому, что у него ничего не болит. Он осторожно сел, а потом и встал. Посмотрел вокруг и не увидел ничего, кроме тянущегося до горизонта во все стороны песка. Взглянул на небо и в восхищении замер: крупные, очень крупные звезды, буквально заполняющие весь небосклон, все пространство вокруг. Солнца не было, но ярких звезд такое огромное количество, что вокруг светло, как днем. Он долго не мог оторвать взгляда от этого сияющего великолепия. Такой красоты он не видел никогда. Каждая звезда мерцала и переливалась различными оттенками светового спектра — голубоватые, желтоватые, красноватые, они как бриллианты сияли в небесах.

Николай осмотрел себя. На нем было надето нечто грубое, напоминающее обыкновенный мешок с прорезью для головы и тянущийся до лодыжек. Больше никакой одежды на нем не было, как не было и обуви. Было не жарко, но и не холодно. Песок был теплый, но не горячий.

Первой мыслью полковника была мысль о том, что он умер, и шевельнулось беспокойство о Наташе: что с ней? Но беспокойная мысль сразу ушла, сменившись пониманием неважности и даже бессмысленности подобного беспокойства. Зачем беспокоиться о том, чего нет?

Он еще раз огляделся вокруг и понял, что никуда идти не надо — везде одно и то же. Сколько бы он ни шел, в какую бы сторону ни направился, всегда и везде будет этот желто-серый песок и сияющее небо над головой. Поэтому, он лег на спину и стал смотреть на звезды.

Сколько он так пролежал, он не знал — может быть, час, а может быть, столетие. Он знал лишь, что может оставаться здесь вечно и никогда не устанет любоваться красотой звездного неба. Ему никогда не наскучит это занятие и его никто не прогонит. Не было ни жажды, ни голода, ни потребности во сне. И он понимал, что так будет всегда, и грудь его переполняло ощущение полного покоя и полного удовлетворения. Он вслушался в себя и не ощутил ничего, кроме тихой радости от возможности лежать на этом песке и смотреть на эти звезды. И больше ничего не имело значения. Это и есть счастье: когда ты ничего не ищешь и не хочешь, но полностью удовлетворен тем, что есть.

Он знал, что исполнится всё, что он пожелает, но никаких желаний у него не было. Ведь желание — это несовершенство, отсутствие того, чего ты желаешь. Он не желал ничего, потому что все, что ему надо, у него было. А всё остальное не имеет никакого значения. Все остальное лишь майя, иллюзия, ввергающая в круговорот желаний и порождаемых ими страданий. Живые существа, вброшенные в мир иллюзии собственными желаниями, страдают, мечутся, чего-то хотят, чего-то достигают, постоянно что-то теряют, мучаются, не понимая, что ничего этого нет. Да и не могут понять, поскольку по-настоящему качественная иллюзия неотличима от реальности точно так же, как достаточно высокая технология неотличима от магии. Находясь внутри иллюзии нельзя понять, что это иллюзия. Лишь вырвавшись из нее, ты обретаешь истинное понимание.

Прошел еще миллиард лет, звезды немного изменили свой рисунок. Он лежал и, улыбаясь, смотрел в небо. Абсолютно счастливый в своей новой иллюзии. Он еще не понимал, что вырываясь из лап одной иллюзии, ты тут же попадаешь в другую. Он так хотел покоя, что получил иллюзию покоя.

— Как он, доктор?

— По-прежнему. Состояние, напоминающее кому, хотя я не понимаю ее причины. А в остальном все нормально. Спина зажила поразительно быстро, даже следов не осталось. Поразительный случай регенерации! Все остальные органы тоже в порядке, хоть сейчас выписывай.

— Что же делать? — в отчаянии воскликнула Наталья Васильевна.

Доктор устало посмотрел на нее:

— Мы делаем все, что в наших силах.

— Я могу посидеть с ним?

— Конечно. Я бы советовал даже поговорить с ним.

— А он меня услышит?

Доктор лишь пожал плечами и ушел по своим делам.

Наташа зашла в палату, присела на стул рядом с кроватью, на которой лежал Николай, и заплакала. Но потом, вспомнив о том, что, возможно, Коля слышит ее, вытерла слезы и, улыбаясь, прошептала:

— Привет! Вот, решила зайти к тебе, посмотреть, как ты здесь устроился. Вроде, неплохо. Лежишь, отдыхаешь. Можно сказать, как в отпуске в санатории.

И она опять надрывно всхлипнула, не удержавшись, глядя на Николая. Такое впечатление, что его в этом теле не было. Тело лежало, спокойное, оно ровно дышало, грудь поднималась и опускалась. Но оно как будто само по себе. Это было такое неприятное ощущение, что ей стало страшно. Вдруг подумалось, что пока тело пустое, его может занять, кто хочет. И откуда только, скажите, такие мысли в голове последовательно — октябренка, пионерки, комсомолки и члена коммунистической партии? Вроде бы, взяться им неоткуда, а вот, глядишь ты!

— Коля, Коленька, — осторожно дотронулась она до его руки, — ты здесь? Дай хоть знак какой, что ты здесь, Коленька…