Александр Михайловский - Герой империи. Сражение за инициативу (СИ)

– А эти дожди? – скривился командующий 9-й армией генерал Штраус, – они начались как по заказу именно тогда, когда это на руку большевикам и их имперским покровителям.

– Я думаю, – сказал командующий 2-й армией генерал фон Вейхс, – что они сами их и организовали. Если имперская цивилизация такая развитая, как мы предполагаем, то она наверняка умеет управлять погодой. Проливные дожди – это дополнительное препятствие для наших войск в преодолении водной преграды и такая мера, которая не даст нашим войскам сходить с дорог, ибо они тут же начнут увязать в многочисленных болотах. Кроме того, их авиация и диверсанты всемерно стараются ограничить наше снабжение. В приданном моей армии сорок восьмом корпусе запас топлива меньше одной заправки, а в подчиненных мне артиллерийских частях запаса снарядов хватит только на пару дней сражения.

– У меня если и лучше, – хмыкнул генерал Штраус, – но ненамного. И у Германа тоже…

– До Смоленска, – глухо произнес генерал Гот, – мои ролики ( танки ) дойдут; один день боя – и все, баки сухие. Но из Ставки сообщают, что наступление состоится, несмотря все на мои протесты…

– Я тоже протестовал против этого дурацкого наступления, – согласился фельдмаршал фон Клюге, – и тоже без толку. Ефрейтор свято уверен, что только дополнительно захваченная территория хоть ненамного отодвинет его ужасный конец. Ему даже и в голову не приходит, что если он положит немецких солдат в бессмысленных штурмах, то уже некому будет преградить дорогу большевикам в Фатерлянд. Поэтому делайте что хотите, теряйте панцеры, орудия, машины, но берегите людей, потому что именно они составят ту армию, которой мы будем командовать после того как официально перейдем на сторону Империи. Без наших солдат имперским пришельцам мы и даром не сдались…

30 августа 1941 года, вечер мск. Околоземная орбита, высота 400 км, разведывательно-ударный крейсер «Полярный Лис».

Командующий 13-й армией РККА – генерал-лейтенант Константин Константинович Рокоссовский.

Это был мой первый полет «наверх». Космический крейсер… Терра инкогнита. Маленький кусочек пока еще неведомой мне Русской Галактической Империи, присоединившийся к Советскому Союзу в борьбе с гитлеровской Германией. Для меня и моих товарищей за словом «империя» скрывается нечто косное, неповоротливое и безразличное к нуждам людей, зацикленное только на благополучии правящего класса. Осыпанная золотом и бриллиантами знать празднует трехсотлетие династии Романовых или открывает начало нового века грандиозным новогодним балом-маскарадом, где все наряды стилизованы под боярские одежды допетровской Руси… в то время как тысячи крестьянских детей умирают от голода, а правящая клика стыдливо повелевает именовать это явление недородом. По всей России доброхоты по копеечке собирают деньги, чтобы купить голодающим немного хлеба, а царские любимцы гноят эту пшеничку в пакгаузах и эшелонах.

Но для имперцев, с которыми я достаточно плотно общался по долгу службы, слово «империя» имеет совсем другое значение. Там, до того как они сорвались в наш мир, именно император и его соратники – графы и маркграфы – были гарантом того, что ни одно доброе дело не останется невознагражденным, и ни одно зло ненаказанным. Об этом мне говорили рядовые бойцыцы штурмовой пехоты, темные эйджел, а также бойцы и командиры из числа егерей Вуйкозара Пекоца. Вот уж где в буквальном смысле дружба народов и каждой твари по паре. Если для штурмпехотинок, лишенных обычного родства, Империя была родной матерью, а император суровым, но справедливым отцом, то и все остальные тоже считали свою Империю наилучшей формой государственного устройства. Хорошо учись, сражайся, работай – и всем будет безразлично, из какого социального слоя или класса происходят твои родители. Империя щедра к трудолюбивым талантам и беспощадна к неучам и бездельникам. Мне говорили, что там были известны графы, поднявшиеся к своему титулу из сыновей пеонов и дети графов, впавшие в полное ничтожество.

Что-то подобное в Российской Империи было во времена Петра Великого, но потом все вернулось на круги своя и в верхушку власти снова стали попадать не по уму и заслугам, а по знатности рода – эти-то люжи в итоге и довели великую страну до Февраля, а потом и до Октября семнадцатого года. Да я сам в августе четырнадцатого добровольно ушел на фронт германской войны, воевать за свою страну. А потом, в семнадцатом, так же добровольно, по велению души, я вступил в Красную Гвардию, чтобы сражаться за народное счастье, в то время как большинство из моих соотечественников-поляков подались к прохвосту Пилсудскому строить Польшу от моря до моря. Ну и Бог им судья, мне с ними было не по пути. Я ни на минуту не пожалел о том, что пошел с большевиками, даже тогда, когда подвергался пыткам во внутренней тюрьме НКВД по Ленинградской области на Шпалерной улице. В результате партия разобралась, кто есть кто. С меня сняли все обвинения, освободили из тюрьмы, восстановили в звании и в партии, а мерзавца и кровавого маньяка Заковского и его подельников приговорили к расстрелу.

В Империи, как сказала Ватила во время нашей последней встречи, такие ситуации были невозможны в принципе: барьер профориентации должен был остановить его еще на дальних подступах к ответственным должностям, на которых он мог бы влиять на судьбы людей. Да что там Заковский; с большим удивлением я узнал, что профориентацию в Империи проходят все кандидаты на ответственные посты. И больше всего меня шокировало то, что на должность наследника престола назначали не самого старшего из сыновей правящего императора. Вместо этого из всего массива людей, уже имеющих неоспоримые заслуги перед Империей, социоинженеры подбирали того единственного, который окажется способен наилучшим образом исполнять императорские обязанности. И кровное родство с правящим монархом значения не имело. Закончив говорить об этом, Ватила посмотрела на меня с таким многозначительно-задумчивым видом, что у меня мороз пошел по коже. Я? Неужели я, как и товарищ Сталин, тоже обладаю теми самыми загадочными императорскими способностями?

Но подробно думать на эти темы мне уже некогда: до начала германского наступления остается всего несколько дней и сейчас следует по-быстрому пройти медицинские процедуры, на которых так настаивает Ватила, и вернуться на свой боевой пост. Чтобы удостовериться, что все правильно, я через командирский планшет связался с Верховным Главнокомандующим, в прямом подчинении которого я до сих пор находился, и получил от него разрешение на тридцать шесть часов отпуска по медицинским обстоятельствам. В силу того, что все шаттлы трудились как пчелки, перевозя грузы и бойцов с доставкой прямо на боевые позиции, подбросить меня «наверх» взялась одна из соплеменниц Ватилы, пилот-истребитель Айя Ла, которая как раз должна была смениться с патрулирования. Надо сказать, что «белый защитник», сложивший крылья и зависший, не касаясь земли, над площадкой перед штабом, произвел немалый фурор среди нашей штабной публики. Выбегать на крыльцо никто, правда, не стал; честь наблюдать за этим зрелищем из партера выпала только часовым, – но вот носами к оконным стеклам прилипли многие. До сей поры народ видел имперские истребители только издалека, а вблизи, даже со сложенными крыльями, эта машина казалась просто огромной – больше бомбардировщика Ил-4 раза в полтора.