Александр Михайловский - Герой империи. Сражение за инициативу (СИ)

Но сегодня что-то изменилось в моем сознании. Мне приснился странный и удивительно реалистичный сон. Конечно же, это был кошмар. Но именно этот сон я запомнила в мельчайших деталях… И когда я проснулась – в холодном поту, с бьющимся сердцем и пересохшими губами, – я ощутила, что что-то изменилось во мне… Но что именно, мне было непонятно.

Вместо того чтобы попытаться отвлечься, я вновь и вновь мысленно прокручивала в голове подробности приснившегося кошмара. Я не могла это прекратить усилием воли – казалось, будто кто-то заставляет меня это делать. Меня трясло, зубы выбивали дробь. И поразительно отчетливая картина вставала перед мной как наяву…

Мы с моим возлюбленным стоим на вершине какой-то горы: в цепях, голодные, оборванные и избитые, руки и ноги наши в крови; а толпа – безликая, беснующаяся масса – орет: «Распни их, распни!!!». Толпа… я, как ни стараюсь, не могу различить в ней отдельных лиц, они сливаются в одно серое мятущееся пятно. Это – нечто целое, единое, грозное и могущественное – олицетворение мести, квинтэссенция бесконечной ненависти… Я знаю, кто они. Знаю – это знание приходит откуда-то изнутри. Это – все те, кого мы убили, замучили, отправили в концлагеря и изгнание… И теперь они жаждут возмездия, жаждут увидеть мучительную смерть тех, кто причинил им столько зла – нашу смерть! Они предвкушают. Они вопят, потрясая над головой кулаками… Что же уготовлено для нас по их требованию? Кресты? Эта банальная мысль вспыхнула и мгновенно погасла. Кресты – нет… кресты – не для таких, как мы…

И тут мы увидели перед собой два огромных, чуть затупленных кола. Они сияли белизной, грозно вздымая свои острия к небу, по которому штормовой ветер нес низкие серые облака. Все вокруг было серым, будто нарисованное карандашом. Серые люди, серая земля, серое небо… и только эти колья сияли белизной как символы неотвратимого возмездия. «Нет! Нет!» – звучал внутри меня отчаянный вопль. Но губы не могли издать ни звука, точно скованные заклятьем…

Огромные, закованные в броню солдаты грубо схватили нас и подвели к этим кольям. И вдруг мой возлюбленный упал на землю и стал биться в неистовых корчах… Пена кипела на его губах, глаза были страшно выпучены – он был не похож сам на себя. Вместе с остатками мундира он сдирал с себя кожу… Извиваясь и дергаясь, он издавал хрипы, смешанные с сиплыми стонами и зубовным скрежетом. И вдруг он начал меняться… Из-под лохмотьев сорванной человеческой кожи и клочьев мундира полезло нечто ужасное, невиданное. Я непроизвольно отшатнулась, одновременно с этим понимая, что, скрытая прежде человеческой плотью, это полезла из него его истинная сущность… Черный, лохматый и клыкастый зверь из Бездны, похожий на помесь крокодила и бешеного пса! Смрадное, омерзительное чудовище, – оно поднялось на задние лапы и нечленораздельным ревом бросило вызов небесам…

Толпа тоже отшатнулась и затихла. И тут в небесах вострубили ангелы… Тучи разошлись – и с ясного синего неба на землю хлынули золотые лучи полуденного солнца. Я поняла, что это было солнце Новой Империи, приносящее яркие краски жизни в наш серый и безрадостный мир. Потом солнечные лучи скользнули по Зверю – и тот вспыхнул багровым коптящим пламенем. Нечеловеческий вопль, исполненный боли, злобы и отчаяния, огласил окрестности. И тут я поняла, что тоже кричу. Потому что я тоже горю! Потому что я тоже проклята! Потому что я – точно такое же чудовище, как и он, и нет мне прощения, нет, нет, нет!!!

3 сентября 1941 года, около полудня. 15,5 км. к востоку от города Орша, и в 3,5 км. северо-западнее райцентра Дубровно, деревня Чижовка. КП 161-й стрелковой дивизии.

Командующий армией – генерал-лейтенант Константин Константинович Рокоссовский.

Весь вчерашний день мы, бойцы и командиры 13-й армии, с напряжением вслушивались в грохочущую к западу от нас канонаду. Там сражались и умирали наши товарищи, в упорной обороне отбивая немецкие атаки одну за другой. А у нас все было тихо, только белые защитники чаще обычного чертили под низко нависшими тучами свои стремительные траектории. Во второй половине дня поступил приказ: частям 161-й и 100-й стрелковых дивизий занять оборонительные позиции на правобережном плацдарме, подкрепив уже размещенные там противотанковые артбригады, а остальные части с соединения армии привести в полную боевую готовность.

Одновременно с этим приказом пришло распоряжение вывести в тыл многочисленные отряды мобилизованных гражданских, которые изображали бурную деятельность на тех объектах, что должны были имитировать недостроенный тыловой рубеж обороны. В частности, в районе поселка Киреево был почти достроен приспособленный круговой обороне опорный пункт, наглухо перекрывающий дефиле между заболоченным лесным массивом на севере и берегом Днепра на юге, а также железнодорожную и шоссейную магистрали, проходящие в непосредственных окрестностях Киреева. Именно на территорию этого опорного пункта по наступлении переломного момента в сражении планировалось высадить два штурмовых батальона, которые отрежут прорвавшуюся к Смоленску германскую подвижную группировку, фактически повторив Слоним-Ивацевичскую операцию.

Поздно вечером, когда грохот канонады наконец стих, с «Полярного Лиса» на мой командирский планшет пришла оперативная сводка за день, из которой следовало, что оборона десятой и двадцатой армий по Днепру устояла под натиском немецко-фашистских захватчиков, а штурмующий ее враг понес в боях серьезные потери. И только на непосредственных подступах к Орше советские дивизии были вынуждены оставить полностью разрушенную первую траншею, перейдя на второй рубеж обороны, проходящий непосредственно по окраинам города. За этот весьма скромный успех гитлеровцы заплатили сотней подбитых и уничтоженных танков, а также критическими потерями своей пехоты. Чем-то все это напоминало картину Верденского сражения четвертьвековой давности, когда за продвижение на пятьсот метров наступающая сторона платила десятками тысяч жизней.

Гораздо хуже складывалось положение на позициях 69-го стрелкового корпуса севернее Орши. Там вдоль железной и шоссейной дорог ударили свернутые в таранные колонны два германских моторизованных корпуса. Поддерживающая корпус противотанковая артбригада потеряла половину орудий и личного состава, а стрелковые части, заполняющие окопы, понесли такие жестокие потери, что роты по численности стали напоминать усиленные взводы. Подобное я уже видел во время боев в Минске, но только там даже в начале боев в стрелковых дивизиях практически не было полнокровных частей. А тут всего за один день новенький, еще ни разу не бывший в сражении корпус сточился больше чем наполовину. Когда оказалась разбита большая часть противотанковых пушек, советские бойцы пошли на врага со связками гранат и бутылками с зажигательной смесью. Правда, и враг понес за один этот день очень тяжелые потери. Более половины германских танков, атаковавших советские позиции, оказались уничтожены или выведены из строя, и там же полегли тысячи солдат в серых мундирах, а в немецкий тыл потянулись многочисленные санитарные колонны.