Александр Михайловский - Герой империи. Сражение за инициативу (СИ)

В сухую погоду при глубине реки в метр-полтора, наши ролики, наверное, могли бы форсировать ее даже при взорванных мостах, под огнем врага прямо вброд. Возможно, это была бы еще одна бойня, подобная прорыву фронта севернее Орши, но мы могли бы хотя бы попытаться. Но не сейчас, когда целую неделю идут проливные дожди и даже незначительные речки вздулись, превратившись в мутные потоки. Уже в нескольких шагах от мощеной дороги начинается такая непролазная грязь, что в ней вязнут и садятся на брюхо не только нечаянно съехавшие в сторону грузовики, но и тяжелые «тройки» и «четверки». А ведь эти садисты-пришельцы (не подберу другого слова) приняли и дополнительные меры для того, чтобы сделать район непригодным к наступательным действиям. По нашу сторону речки они не только эвакуировали все население и разобрали дома в деревнях, но и перепахали местность тракторами на километр от своих позиций, не забыв про проселочные дороги. Когда разверзлись небесные хляби, вся эта пашня набухла водой и превратилась в некое подобие болота, в котором вязнет не только техника, но и солдаты, которые едва могут переставлять ноги в липкой грязи. При каждом шаге по такой местности на сапоги налипает ком килограммов в пять мокрой почвы, и человек чувствует себя так же, как муха на бумаге-липучке.

Мы, конечно, попытались найти обход, в частности, попробовав форсировать Днепр в стороне от главной линии большевистской обороны, но оказалось, что по южному берегу этой русской реки, тоже вырыто по нескольку рядов замаскированных траншей, где также расположились свежие большевистские войска. Причем дислоцированная по ту сторону реки русская артиллерия простреливает весь этот мокрый мешок насквозь, и от нее не укрыться, даже уклонившись на север, поскольку там на несколько десятков километров тянутся заболоченные леса, а в них невозможна никакая правильная война. Русские скачут по этим болотам как зайцы с кочки на кочку, а наши солдаты сразу увязают по пояс. Будь моя воля – оказавшись в такой ситуации, я бы отдал немедленный приказ на отступление, ведь тут можно без толку сжечь не одну кадровую дивизию и не добиться ровным счетом ничего. В похожем положении в прошлую Великую Войну оказалась русская армия во время сражения за реку Стоход. Тогда после удачного прорыва на рубеже неприметной речушки с топкими болотистыми берегами, которую найдешь не на всякой карте, без всякой пользы сгорело три полнокровных корпуса старой русской армии, в том числе и их непревзойденная Гвардия.

Но, к сожалению, решаю тут не я, и даже не фельдмаршал фон Клюге. В эту западню нас загнал «гений» ефрейтора, и это его упрямство все больше и больше убеждает меня в правильности решения перейти на сторону пришельцев. Если бы он, получив сообщение о том, что большевики упредили начало нашего наступления, приказал прекратить атаки и перейти к глубокой обороне, тогда, возможно, многие из нас задумались бы, стоит ли менять один Рейх на другой. Ведь честь и верность присяге для нас далеко не пустой звук. Но раз тот, кому мы присягали, обрек нас всех на бессмысленную смерть в уже проигранной войне, то и мы тоже ему ничего не должны. Мы поверили ему, когда он обещал вернуть Германии былое имперское величие… Но теперь, когда вместо величия вождь нации привел наш народ к очередной катастрофе и, более того, продолжает упорствовать в своих заблуждениях, мы, находясь перед лицом неодолимой силы, грозящей нам всеобщим уничтожением, также вправе отказать ему в верности.

Даже наши дисциплинированные солдаты, попав в ситуацию, из которой не видно выхода, стали роптать, даже несмотря на непревзойденную немецкую дисциплину. Но я приказал везде и всюду повторять, что нас сюда загнала воля фюрера – дескать, так нужно для будущего Германии. И первая половина моего утверждения является правдой, и вторая, несмотря на то, что эти две правды грубо противоречат друг другу. Ефрейтор, отчаянно не желает уходить в небытие (ибо в новом имперском будущем есть место для всех, кроме него одного), и потому гонит на смерть миллионы немецких мужчин в безнадежной попытке отсрочить свой конец. Но мои солдаты – это не жертвенные бараны, которых можно сжигать в честь смерти художника-неудачника, поэтому в интересах Германии собрать их как можно больше там, где мы сможем перевести их на другую сторону огненной пропасти, разделяющей Третий Рейх Гитлера и Четвертый Рейх пришельцев.

Стоит отметить, что большевики тоже ведут себя согласно предварительным договоренностям, и поэтому их артиллерия открывает огонь только тогда, когда мы пытаемся предпринимать какие-то активные действия. И это несмотря на то, что, пожелай их командование – и весь мокрый мешок тут же превратится в сплошной кромешный ад. При этом наша артиллерия ничего не сможет с этим поделать, поскольку не обладает необходимыми возможностями. Наверное, стратеги пришельцев уже учитывают наших солдат как свою потенциальную активную силу, и потому стараются беречь их жизни и не истреблять понапрасну. Думаю, что все решится уже завтра, в крайнем случае, послезавтра, когда вдобавок ко всей прочей рыбешке, которая уже набилась в эту вершу, сюда подойдет снятый с позиций под Быховым сорок восьмой моторизованный корпус. Фон Клюге уже получил у ефрейтора разрешение на переброску, сообщив, что нам удалось прорвать фронт и теперь бои идут уже неподалеку от Смоленска. Еще одно усилие – и все…

Опять же ни слова неправды… Разве что «неподалеку» – это около половины пути от места прорыва до конечной цели операции, а «все» – это соглашение об инверсии. Ибо, потерпев поражение в Смоленской битве и потеряв ударную группировку, вермахт не сможет продолжать сопротивление союзу большевиков и пришельцев, – и тогда все муки Третьего Рейха могут закончиться очень быстро.

3 сентября 1941 года, 14:35. США, Вашингтон, Белый дом, Овальный кабинет.

Присутствуют:

Президент Соединенных Штатов Америки – Франклин Делано Рузвельт;

Вице-президент – Генри Уоллес;

Госсекретарь – Корделл Халл;

Министр финансов – Генри Моргентау;

Министр внутренних дел – Гарольд Икес;

Министр труда – Фрэнсис Перкинс;

Генеральный прокурор – Фрэнсис Биддл:

Военный министр – Генри Стимсон;

Министр ВМС – Франклин Нокс.

Стоял ясный сентябрьский полдень, в высоком бледно-голубом небе плыли легкие перистые облака, только вот настроение людей собравшихся в Овальном кабинете было мрачнее любых грозовых туч. Особенно встревоженными выглядели вице-президент Генри Уоллес и госсекретарь Корделл Халл, самолет которых сутки назад экстренно развернули над Исландией, поскольку, как выяснилось, в Москве посланцам Рузвельта делать было уже нечего. Правда, это был не совсем такой «разворот», как у премьера Примакова на Ил-96 шестьдесят лет спустя, посадку для дозаправки в Рейкьявике бомбардировщику Б-24 сделать все равно пришлось, а потом еще больше полсуток лететь обратно в Вашингтон.