Александр Михайловский - Герой империи. Сражение за инициативу (СИ)

К тому моменту, когда генерал Штудент прибыл в Ставку ОКХ, Гальдеру и прочим заговорщикам стало известно, что в случае согласия господ германских генералов на инверсию и присоединение, «устранение» Гитлера пришельцы возьмут на себя. В вермахте невозможно найти такую воинскую часть, солдаты которой в подавляющем большинстве поднимут оружие на своего фюрера, а у крейсера пришельцев не может не быть возможности испепелить все «Вольфшанце» вместе со всеми его обитателями. Или любое другое место, где Гитлер попытается укрыться от их гнева, быть может, только за исключением центра крупного города. Но это маловероятно. Новая Рейхсканцелярия оказалась разрушенной в результате крупного налета, да и русские войска находятся еще на весьма большом удалении от нынешнего логова Гитлера и не могут спугнуть его с нынешней лежки. А вот после смерти «вождя германской нации», как говорится, возможны варианты. Главное, чтобы на его место не успел вскарабкаться какой-нибудь сторонник «борьбы с большевиками до последнего солдата» или англофил, жаждущий слиться в экстазе с Черчиллем и Рузвельтом. Поэтому все нужно сделать быстро и со всей возможной решительностью. Геринг, Канарис и Гейдрих должны будут тем или иным способом выйти из игры, а главой переходного правительства Германии планировалось сделать генерала Гальдера – именно на его долю выпадет «честь» подписать соглашения, которые выведут Германию из безнадежной войны с СССР и сделают ее частью Империи.

Сам Штудент воспринял вызов в Ставку ОКХ как нечто должное, но только понял все по-своему. Давно ожидаемое наступление вполне ожидаемо (простите за тавтологию) вылилось в некоторое подобие Вердена, в котором германские войска несли тяжелые потери без всякого практического результата. Теперь по логике развития событий следовало ожидать, что в горнило кровавого сражения начнут швырять все, что подвернулось под руку, в надежде, что вот эта «последняя соломинка» наконец-то переломит спину русскому медведю.

– Ну что, герр генерал-полковник, – сказал он Гальдеру при встрече, с неприязнью глядя на этого штабного стратега, – вы собираетесь бросить моих парней в самую сердцевину сражения как простую пехоту, даже несмотря на то, что стоят они гораздо больше, чем обычное пушечное мясо?

– Вы ошибаетесь Курт, – глядя на Штудента сверху вниз, ответил Гальдер, – мы прекрасно знаем, что ваши парни плохо подходят для того, чтобы заколачивать гвозди медным лбом, и не собираемся бросать их в сражение, даже если бы это и имело смысл. Если бы не парни генерала Рингеля, которые взялись исправлять ваши недоделки, на Крите вы вполне могли обосраться прилюдно по полной программе. И еще, Курт. Благодарите Всемогущего Бога за то, что пришельцы с небес не испытывают большой любви к грекам и британцам, которых ваши парни брали десятками и расстреливали на Крите. В противном случае вы бы уже состояли у них в проскрипционных списках, а это, знаете ли, медициной не лечится.

Генерал Штудент витиевато выругался по адресу пришельцев, фюрера и самого Бога, который допустил такое безобразие, после чего спросил:

– Так стало ли, наконец, известно, черт возьми, герр генерал-полковник, откуда вдруг взялись на нашу голову эти пришельцы и что им тут надо?

– Стало, Курт, стало, – хмыкнул Гальдер. – Вас эти новости, наверное, удивят, но пришельцы прилетели к нам строить свою империю. Не просто империю, а Империю с большой буквы, единственную на всем земном шаре.

От этой новости Штудент замотал головой, будто конь, который понял, что забрел не туда.

– Я абсолютно не понимаю, – воскликнул он, – какое отношение к построению Империи имеют русские большевики и наша война с ними? Почему эти пришельцы встали на их сторону, как будто это их любимые младшие братья, и обрушили на нас всю ярость своего гнева, а не поддержали право немецкой нации на жизненное пространство?

– Вы не поверите, Курт, – криво усмехнулся Гальдер, – но пришельцы тоже считают себя русскими, вне зависимости от наций и рас, и именно поэтому русские большевики ходят у них в любимых младших братьях, за которых они посчитали нужным вступиться с такой свирепой яростью. Но и германская нация у них тоже на достаточно хорошем счету, поэтому нас, немцев, зовут занять в их Империи почетное второе место после русских…

После этих слов генерал Штудент снова выругался, отводя душу.

– Мы думаем, – с серьезным видом произнес Гальдер, имея в виду всех заговорщиков, – что это предложение надо принять, потому что второй раз нам его уже не сделают. Победить альянс пришельцев и большевиков мы просто не в состоянии и, если дальше все пойдет своим чередом, Версаль по итогам этой войны покажется нам легкой забавой. Есть сведения из вполне надежных источников, что наш дорогой фюрер настолько поехал умом, что решил утянуть за собою в могилу весь немецкий народ, а не только молодых и здоровых мужчин… Нам предлагают прервать все это безобразие в самом начале и, поставив на нем крест, начать все с чистого листа. Поэтому я вам и сказал, что ваше счастье, что по вашему приказу расстреливали не русских пленных, а британцев, новозеландцев и каких-то там греков… За тех, кого они уже считают своими, пришельцы взыскивают сторицей.

– Ладно, – махнул рукой Штудент, – Империя – это дело хорошее, тем более что войны нам все равно не выиграть. Но как же быть с большевиками и их крючконосыми жидами-комиссарами? Неужели вы, герр генерал-полковник, хотите развести у нас в Германии эту пакость, как будто вам было мало до предела продажной и вороватой Веймарской республики?

– Вы, Курт, – пожал плечами Гальдер, – немного отстали от жизни. Классический еврей-комиссар, образ которого был создан нашей пропагандой, в Советской России сошел со сцены еще несколько лет назад. У большевиков, оказывается, была своя ночь длинных ножей, во время которой господин Сталин изрядно проредил сторонников господина Троцкого, которые и составляли прежде основной комиссарский контингент. Потом пришли пришельцы и принялись требовать от большевистских функционеров эффективности, эффективности и еще раз эффективности. Но вы же знаете, Курт, что та публика, которая нам всем так не нравится, умеет только болтать, поэтому пришельцы требуют гнать ее со всех постов…

– А что, – удивленно спросил Штудент, – у пришельцев в Совдепии есть право что-то требовать?

– Ку-у-урт, – протянул Гальдер, – очнитесь. Весь тот головокружительный танец с саблями, который большевики стали демонстрировать на пятый-шестой день войны, в действительности был делом рук пришельцев. Они сортировали большевистских генералов как картошку на овощехранилище: годных отправляя сражаться против нашей армии, а негодных без всякой жалости отбрасывая в отходы. Они двигали армии, корпуса, дивизии и даже отдельные полки, указывая, за какие пункты требуется сражаться со священной яростью, а где лучше отступить, чтобы сберечь силы. В тот момент, когда они взяли вожжи в свои руки, я сразу ощутил, что теперь по другую сторону фронта против меня стоят не наивные дилетанты, а жесткие и свирепые профессионалы, до которых мне еще расти и расти. Среди наших коллег есть мнение, что большевистский вождь тоже капитулировал перед пришельцами. Ну, или не капитулировал, а принял их правила игры. Пришельцы взялись победить в войне и превратить большевистскую Россию в великую Советскую Империю, а господин Сталин делает так, чтобы им никто не мог помешать. В любом случае, Германия и некоторые прилежащие к ней области после инверсии и присоединения становится ленным владением пришельцев, данным им в кормление, а вся остальная Европа действительно отходит большевикам. Так что наше положение не так плохо. Мы не увидим на своей территории ни комиссаров, ни колхозов, ни повальной национализации промышленности и банков. Их первоначальная Империя, из которой они пришли к нам, носила, надо сказать, социалистический характер. Но социализм пришельцев – не совсем такой, как у большевиков, а примерно такой, какой планировали сделать братья Штрассеры. Частный капитал существует, но он находится в подчиненном положении у государства, во главе которого находятся лучшие из лучших, выдвинувшиеся по службе благодаря своему старанию и таланту. Единственное, в чем пришельцы не согласны и со Штрассерами, и с фюрером, это расовый вопрос – они ни во что его не ставят. Они считают, что каждый человек окажется незаменим, будучи употреблен на своем месте, и что у каждой нации есть свои достоинства и недостатки. Так что вы можете забыть о том, что вы лучше всех прочих только потому, что вы немец, – этот факт вам придется доказывать ежедневно и ежечасно своим трудом и талантом. И точно так же никто другой – ни русский, ни англичанин и ни француз – не сможет сказать, что он лучше вас, если он не докажет этого делами.