Александр Михайловский - Герой империи. Сражение за инициативу (СИ)

– Ити, нам нужно поговорить, – сказала я, как только парящие носилки доставили меня в мою каюту и я снова очутилась в своей постели.

– Да, миссис Перкинс, – ответила малышка, – я слушаю вас.

– Нет, Ити, – сказала я, – это я тебя слушаю. Я хочу, чтобы ты рассказала о себе. Я хочу понять, что значит быть сибхой, хочу знать, какое у тебя было детство, чему ты радовалась и чему печалилась, испытываешь ли ты любовь и ненависть, и не обижают ли вас, таких маленьких, в мире больших людей.

Ити разулыбалась, хотя и видно было, что моя просьба явилась для нее неожиданностью. Очевидно, ей никогда еще не приходилось разговаривать на такую тему.

– Быть сибхой, – сказала она, – это хорошо. В детстве я училась в школе, и мне было очень интересно. Я знала, что это хорошо, потому что те, кому неинтересно, всю жизнь будут работать на заводе точных приборов, а те, кому интересно, смогут поступить на службу. Я хорошо училась и поэтому поступила…

Рассказ, старательно ею излагаемый, я слушала так, как маленький ребенок слушает волшебную сказку. И в этой сказке Ити была маленьким старательным эльфом – упорным и целеустремленным; в своей «службе» она видела весь смысл своей жизни, в ней было сильно развито чувство преданности Империи, а самое главное – она была вся целиком проникнута чувством причастности к ней как к чему-то великому и единственно правильному. Причем она не делала различия между собственно Империей (как конкретной общественной формацией и потерянной для нее безвозвратно родиной) и самой идеей Империи. Поразительно! Как хорошо, должно быть, было поставлено у них дело с идеологической обработкой… Впрочем, едва ли дело только в этом. Очевидно, все в их обществе и вправду устроено так, что все довольны своим положением… Но разве это вообще возможно?! Ведь всегда найдется кто-то, кто посчитает себя обделенным какими-либо благами или ущемленным в правах.

Время от времени я задавала Ити вопросы, направляя ее повествование в определенное русло. И она отвечала мне весьма обстоятельно. Когда я осторожно заметила, что не нахожу правильным строгое распределение ролей в Империи в зависимости от «расы», она, казалось, была обескуражена моей непонятливостью. Терпеливо она объяснила, что, напротив, это абсолютно правильно, ибо при таком раскладе каждый оказывается на своем месте, в максимальной степени используя как особенности своего вида, так и личные качества. Что уж в этом ошибки исключены, так же как и недовольства. Она говорила с таким горячим убеждением, что у меня в голове на мгновение промелькнула благостная мысль: «А что если это и в самом деле так?» Своих сомнений я вслух не высказывала. Я не хотела переводить наш разговор в полемику, да и вряд ли это получилось бы. И потому я жадно слушала мою Ити – и, странное дело, мир, нарисованный ею, начинал казаться мне надежным и уютным… Нет, в этом мире нет никакой межрасовой розни, никакой дискриминации. Да, все равны – то есть у всех равные возможности, в плане приобретения значимости для Империи. Не обижают ли? Что вообще значит это слово? У нас вообще никто никого не обижает… Зато все друг друга ценят, лишних и бесполезных нет.

В ходе разговора выяснилось, что сибхи очень эмоциональны и даже чувственны: они, эти милые малышки, учат юношей премудростям секса, чтобы те не пытались ставить экспериментов со своими сверстницами, еще не созревшими для брачных отношений! Подумать только, какой стыд… И еще больше меня смущало то, что от этих смешанных связей рождались дети, которых потом тоже помещали в особые питомники, ибо их матери редко когда обладали уровнем социальной ответственности, необходимой для самостоятельного воспитания потомства. Но я все время напоминала себе, что не имею права критиковать уклад чужой жизни, тем более речь шла вообще о жизни инопланетных существ, очень и очень далеких от нашей земной морали! И я отпустила свой разум, дала ему простор. Мне вдруг открылось, как убого мыслим мы, люди… Мы цепляемся за привычные штампы, за свою окостеневшую мораль, а глоток свежего воздуха воспринимается нами как убийственная отрава…

Да, вот такие странные чувства накатывали на меня волнами в то время, как я слушала Ити. Что-то во мне рушилось и ломалось, отчаянно пытаясь устоять. И это было тяжело… Наверное, нужно было время для осмысления, анализа. Возможно, мне необходимо подольше понаблюдать за имперским обществом, прежде чем делать из этих наблюдений какие-то определенные выводы…

5 сентября 1941 года, около полудня. Витебская область, станция Хлюстино – деревня Людковщина, позиции 4-й танковой бригады.

Командир бригады, полковник Катуков Михаил Ефимович.

Весь вчерашний день от рассвета до заката мы слушали, как на правобережном плацдарме ожесточенно грохотала канонада, и видели, как били куда-то в ту сторону расположенные поблизости от наших запасных рубежей тяжелые гаубичные полки. Тот же самый концерт, что и второго числа, но только грохот канонады доносился совсем отчетливо, ведь до фронта теперь было всего три-четыре километра. Если бы что-то пошло не так, то сосредоточенные во втором эшелоне 13-й армии наши четыре танковые бригады были бы брошены во встречную контратаку, но, видимо, все обошлось и без нашего участия. К закату стрельба на передке совершенно стихла, гаубичные полки тоже прекратили молотить в режиме «бери больше, кидай дальше», а уже двумя часами позже пришел приказ товарища Рокоссовского выдвигаться на исходные позиции для нанесения контрудара.

Днепр мы форсировали не по мосту, по которому на другой берег непрерывным потоком шла пехота, а в другом месте, где для нас должны были организовать переправу. К назначенному месту переправы у небольшой деревеньки Луговцы мы вышли к полуночи. Дождь к этому моменту почти прекратился и тучи стали рассеиваться. Полная луна, которая в эти ночи стояла высоко в небе, была не видна из-за плотных облаков, но зато сами эти облака светились мягким жемчужным светом, достаточным, чтобы видеть, что никакой переправы через реку перед нами нет. Приказав остановить машину, я выбрался на броню, чтобы осмотреться. На том берегу реки, чуть в отдалении, были слышны отдельные выстрелы и изредка в небо взлетали осветительные ракеты. Навстречу мне из темноты вышла высокая худощавая фигура, в которой по специфической походке сразу узнавалась эйджел.

– Техник-лейтенант Тали Миа, товарищ полковник, – представилась она мне, – нахожусь здесь для того, чтобы оказать вам содействие в осуществлении переправы через реку.

Техник-лейтенант – значит, это серая. Темная была бы пилот-лейтенант, или тактик-лейтенант, а светлым, которые не воюют, тут и вовсе делать нечего. Впрочем, и серые на линии огня появляются довольно редко. Их специализация – это техника, и именно благодаря им мои танкисты избавлены от обычных проблем по этой части. Все работает как часы. Кстати, и эту Тали Миа я тоже вспомнил. Это именно она возглавляла команду, которая работала с нашими машинами. Очень милая девушка, если не считать «немного» экзотическую внешность и возраст в семьдесят шесть наших лет. Если техник-лейтенант говорит, что прибыла содействовать нашей переправе, то так оно и есть. Темные или серые эйджел не обманывают и не шутят, ведь для них это невозможно. Но где же тогда сама переправа, ведь я не вижу ничего хотя бы отдаленно похожего на временный или постоянный мост?