Сергей Тамбовский - Шпана

– Ну и чего мы дальше делать будем?

– Ты остаёшься здесь караулить всё это добро… нет, сначала надо ещё одну стрелу выпустить в тот кафтан, который мы притащили и мешок с кошками поближе к ним бросить.

Лёха послушно взял тот кафтан в руки и прислонил его к дереву, а я стрельнул в него последней оставшейся у нас стрелой.

– Отлично, – резюмировал я, оглядев получившуюся картину, – теперь ты сидишь тут на хозяйстве, а я побежал в редакцию.

– Какую ещё редакцию? – изумился брат.

– Известно какую, газеты «Нижегородский листок».

– И зачем нам это?

– Надо выгодно преподнести то, что мы сейчас сделали, а лучше журналистов, это никто не сделает.

– А что мы сейчас сделали? – не унимался брат.

– Больно много у тебя вопросов, – хмуро ответил я, – ладно, отвечаю, но это последний мой ответ – мы сейчас освободили город и ярмарку от страшного бандита и разбойника Сулейки. Больше никто никого убивать и подбрасывать дохлых кошек не будет. Ясно?

Брат молча кивнул и сел на пенёк, приготовившись ждать, но напоследок всё же попросил жалобным голосом:

– Ты уж там поскорее давай, а то вдруг они опять воскреснут, чё тогда?

– Не боись, не воскреснут, – бодро заверил его я и убежал в редакцию.

Она, насколько я помнил, в верхней части города была, надо было подняться по одному из трёх съездов, Похвалинскому, Почтовому или Зеленскому, а там уже на углу Большой Покровки и Грузинской и искать её. Вы наверно зададите вопрос – кто же там сидеть-то будет, в этой твоей редакции посреди ночи и не зря ли ты туда бежишь? А я вам отвечу, что вообще-то ночь это самое время для работы таким службам – утренний выпуск печатается, выпускающие редакторы срочно что-то правят, да и репортёры тоже, бывает, что-то новое приносят. Так что в самый раз, в самый раз…

Покровка была не то, чтобы совсем пустой, но и не как белым днём – с десяток встречных и попутных граждан мне там встретился по дороге от Лыковой дамбы. Так, а вот здесь скоро Госбанк построят, к 300-летию дома Романовых, а пока на этом месте пустырь с бурьяном. А напротив пустыря, аккуратно на углу и оно самое стоит, редакция ежедневной общественно-литературной, а равно политической и биржевой газеты «Нижегородскiй Листокъ» – блин, как же раздражают все эти ненужные яти и еры, вот что не отнимешь у большевиков, так это реформу орфографии, раз, и унификацию календаря с другими странами, два.

Дверь открытая, изнутри свет льётся – заходи, кто хочешь. Зашёл и я… в углу храпел усатый швейцар, так что никто меня ни о чём не спросил. Поднялся на второй этаж, тут кипела работа, в одной комнате стучала пишущая машинка, как пулемёт, из другой раздавались громкие раздражённые голоса, мимо меня раза три уже пробежали люди с гранками в руках, видимо последние правки в утренний выпуск несли. Ну и куда же мне теперь? Махнул рукой и на удачу заглянул туда, где громко ругались – в этой комнате сидели трое достаточно молодых граждан, все с усами, но без бород, один из них, видимо, был начальником, а остальные его подчинённые. А спор у них заключался, как я понял, в том, что острых материалов мало, газета теряет подписчиков, а значит и жалование вам, господа хорошие, будет скоро урезано – это начальник произносил. А подчинённые жаловались на тяжёлую жизнь и объективные обстоятельства, ну какие, мол, острые материалы могут быть в нашей провинции? Всё острое, дескать, в двух столицах осталось, а у нас тут одно уныние и бесперспективность.

Это я удачно зашёл, подумал я, снимая картуз…

– Здравствуйте, люди добрые! – громко сказал я, вступая на порог этой комнаты.

– Тебе чего, мальчик? – спросил старший, бросив на меня мельком взгляд, – не видишь, мы тут делом заняты, не мешай.

– Да я как раз насчёт вашего дела и пришёл, – скромно сказал я, встав по стойке смирно.

– А откуда ты знаешь, что у нам тут за дело? – это уже вступил в разговор один из подчинённых, причём выговор его с жёстким волжским оканьем показался мне отдалённо знакомым.

– Так вы тут громко разговариваете о своих делах, ещё с лестницы всё слышно…

– Ладно, – решил видимо отвязаться от назойливого посетителя начальник, – говори, зачем пришёл, только быстро.

– Я по поводу недавних убийств, – продолжил я, так же скромно глядя в угол, – ну которые с дохлыми кошками связаны.

Это сразу заинтересовало всех присутствующих, даже начальника.

– Давай выкладывай, не тяни своих дохлых кошек за хвост, – даже позволил себе пошутить окающий подчинённый.

– Сесть-то можно? – довольно нагло спросил я и тут же уселся на свободный стул, не дожидаясь никаких разрешений. – Так вот, Сулейка убит, час назад примерно, убит стрелой с серебряным наконечником, город таким образом может вздохнуть спокойно, а вы, господа журналисты, можете сами во всём убедиться и первыми напечатать этот сенсационный материал, если сейчас отправитесь со мной на место, так сказать, преступления.

– Врёшь? – с надеждой спросил начальник.

– Эй-богу, рассказал всё, как на духу, – честно ответил я и перекрестился на всякий случай.

– Максимыч, – обратился начальник с окающему, – возьми фотографа и сгоняй с пацаном, куда он там покажет.

Да это Горький что ли, подумал я, он вроде бы где-то в Европах в это время должен был обретаться…

– А я? – спросил второй подчинённый.

– И ты тоже, как же без тебя, Толик, – махнул рукой тот.

Через пять минут мы уже шли довольно быстрым шагом по направлению к Благовещенке – я их повёл через Лыкову дамбу и Почтовый съезд, там вроде дорога поровнее. Максимыч с фотографом всю дорогу помалкивали, а я не напрашивался на беседу – авось разговорятся, когда на месте всё увидят.

Лёха обрадовался появлению живых людей, как я не знаю кто, только что из штанов не выпрыгнул. Я его подвинул в сторонку, а сам вышел на линию огня.

– Вот, изволите видеть, – показал я широким жестом на поле нашего боя, – с левого края лежит одежда самого Сулейки, ближе к дереву его подручная Зульфия, а к дереву пришпилен неустановленный бандит… ну то есть дух неустановленного бандита, он не представился как-то… все поражены в район сердца стрелами с серебряными наконечниками. Мешок с дохлыми кошками вон там лежит. Можно задавать вопросы, – добавил на всякий случай я, видя некоторый ступор репортёров.

Первым очнулся Максимыч:

– То есть ты хочешь сказать, что людей у нас в городе грабил и убивал призрак, а не живой человек?

– Получается, что так, – скромно отвечал я, – вы же не хуже меня знаете, что живого Сулейку убили два года назад.

– Бред какой-то, – подал голос фотограф, – я это конечно всю сниму и не один раз, но в газету такую ерунду давать по-моему нельзя. Засмеют-с…