Сергей Тамбовский - Шпана

– А мне нравится, – весело возразил ему Максимыч, – такого на моей памяти ещё не бывало… и вряд ли будет в дальнейшем… только хотелось бы побольше подробностей от тебя… от вас то есть, молодой человек – как вы сюда попали, откуда и почему вылезли призраки, как проходил бой. И материальных улик побольше бы, это не помешает…

– Хорошо, – со вздохом согласился я, – пусть товарищ снимает, а мы пока побеседуем вон на том бревне.

И я пригласил Горького присесть на поваленный клён, он достаточно толстый был, так что сидеть на нём было удобно. Лёху я с собой поманил, лишний свидетель не помешает.

– Значит так, дорогой Алексей Максимыч, – начал, откашлявшись, я.

– Откуда ты знаешь, как меня зовут? – спросил он.

– Помилуйте, Алексей Максимыч, кто ж у нас не знает звезду отечественной, а теперь уже и мировой литературы. Ваши «Песни о соколе и буревестнике» я наизусть почти выучил. Так вот – история наша началась с месяц примерно назад, когда в меня попала молния… напротив дело было, на Гребнёвских песках…

Ну и дальше я вывалил всё, что со мной и с Лёхой случилось за последний месяц, с купюрами конечно – про Рукомойникова и полицейского с Рождественки умолчал и воров с ярмарки коснулся очень вскользь. Горький в начале кривился и хмыкал, а под конец замолчал, видимо проникся.

– Да, весёлая у тебя жизнь была, ничего не скажешь. Я так понял, что остался в живых ещё один свидетель и участник этих событий, старец Серафим – правильно?

– Абсолютно верно, Алексей Максимыч, – подтвердил я.

– Он вроде недалеко здесь живёт – может прогуляемся и получим ещё одно независимое мнение? – предложил Горький.

– Я не против, а ты, Лёха, как? – спросил я у брата.

– Я чего, я как ты, – отозвался он.

– Ну тогда пойдём прогуляемся, фотограф кажется закончил свои дела?

Фотограф подтвердил, что всё, что хотел, он уже сделал и готов идти хоть к чёрту на рога. И мы всей гурьбой опять пошлёпали по успевшему лично мне обрыднуть речному песочку. Дверь в хижину старца Серафима оказалась слегка приоткрытой, мне это показалось немного странным, но вслух я ничего этого не озвучил, а просто бодро заявил, что вот она, цель нашего вояжа.

– Николай, сними-ка это дело, – скомандовал Максимыч.

Фотограф упираться не стал, быстро расставил свою треногу и запалил вспышку.

– Готово, – сказал он, – что дальше?

– Дальше будем вызывать Серафима, – ответил Горький и громко позвал того по имени.

Ответом ему была гробовая тишина… вторая попытка – опять мимо.

– Надо войти внутрь что ли, – осторожно предложил я, – чего зря надрываться.

– Давай войдём? – согласился Максимыч и отворил дверь настежь.

Изнутри пахнуло какой-то тухлятиной и пылью. Первым туда Горький, естественно, зашёл, я следом – темно было, хоть глаз выколи. Я зажёг спичку, а от неё фитилёк такой маленький, стало немного светлее… но Серафима тут не было. А что было? А пентаграммы, они же пятиконечные звёзды, перевёрнутые причём острым концом вниз, на всех стенах, кое-где и по две штуки.

– Тааак, – процедил Максимыч, – я так понимаю, что святой-то наш старец был далеко не святым…

– Почему был? – сразу уцепился я за эту оговорку.

– Потому что сплыл, по всей вероятности, он, – непонятно ответил Горький и добавил, обернувшись назад, – Николай, это снимать не обязательно, всё равно в номер не пропустят.

А потом вышел наружу, снял фуражку и утёр пот со лба.

– В тёмную какую-то историю ты, брат, нас затянул, – сказал он наконец мне, собравшись с мыслями.

– Какая уж есть, Алексей Максимыч, – с горечью в голосе отвечал я, – жизнь, если подумать, такая штука, полосатая, то светлой стороной к нам оборачивается, то тёмной. А то и вовсе норовит сбежать к чёртовой бабушке.

– Помолчи уже, философ доморощенный, – отвечал мне он и, подумав с минутку, – значит так – ни к какому Серафиму мы не ходили, слышишь, Николай?

Николай согласно кивнул головой.

– Сейчас возвращаемся в редакцию и быстро пишем статью, материала у нас вполне достаточно, фотографий, я думаю, хватит двух – отдельно бандиты со стрелами, отдельно эти двое мальцов с арбалетами. Утром бомба должна получиться… если успеем конечно…

– Куда ж мы денемся, Максимыч, – рассудительно отвечал фотограф, – должны успеть, и ещё время останется, чтоб собрать пресс-конференцию.

– Правильно мыслишь, – одобрил его Горький, – это, кстати вас двоих напрямую касается – завтра у нас в редакции или где там скажет старший, будете отвечать на вопросы собравшихся граждан. Теперь ещё вот что…

Горький стал мучительно вспоминать, что он забыл, я помог ему, видя такие мучения.

– Наверно про убийцу сына Башкирова забыли?

– Точно. Про него что можешь сказать – это тоже эти призраки постарались или как?

– Про это мне хотелось бы отдельно поговорить, господин Горький, – сказал я, глядя ему в глаза, – тема, не связанная с Сулейкой никак, поэтому коней гнать не стоит.

Горький немного удивлённо посмотрел на меня, но настаивать не стал – не стоит коней гнать, значит не стоит.

– А с этими чего делать будем? – спросил я, показывая на кафтаны, пронзённые стрелами, мы тем временем уже и до них добрались.

– Полицию привлекать, я думаю, никаких оснований нет, – ответил Горький, – потому что никаких трупов не имеется, а потусторонние силы не в их компетенции. Церковь можно было бы… я позвоню утром настоятелю Храма Александра Невского, ему недавно телефон провели, мы обсудим этот вопрос. А пока пусть всё остаётся как есть.

И тут уж мы окончательно разошлись – эти двое отправились по Похвалинке к себе домой сочинять сенсацию и печатать её усиленным тиражом, а мы с Лёхой в свою общагу, отсыпаться и отходить от кошмаров…

А с раннего утра меня разбудил приказчик Фрол и буквально за шиворот потащил к хозяину, к Матвей-Емельянычу.

– У меня срок же ещё не вышел, – попытался отбиться я, – до двенадцати же был уговор.

– Ничего не знаю, – отмахнулся тот, – Емельяныч приказал доставить тебя в кабинет, я и доставляю.

Ну делать нечего, доставился пред очи большого босса… тот был в очень плохом настроении, что выражалось в лихорадочных рефлекторных движениях рук и головы.

– Докладывай, – сразу с порога объявил он мне, – что накопал, а то кормлю я тебя, похоже, задарма.

Я вздохнул, сел без разрешения на свободный стул и довольно нагло спросил, нельзя ли меня хотя бы чаем обеспечить, а то завтрак пропущу наверно. Матвей убавил тон и крикнул в приёмную, чтоб принесли чаю. Разлили в стаканы, я прихлебнул и начал свой рассказ.

– Значится так у нас дела обстоят, любезнейший Матвей Емельяныч – подозреваемых в убийстве вашего сына было двое, один, как нетрудно догадаться, это мифический атаман Сулейка, на которого прямо указывали дошлые кошки, а второй один из главных ярмарочных бандитов Шнырь, у него какие-то невыясненные денежные отношения с Виктором были.