Сергей Тамбовский - Шпана

– Господин Горький, – это опять тот Носатый вылез, – вы не так часто бываете в нашем городе, а между тем ваша слава, насколько я знаю, уже давно перевалила за границы России. Расскажите коротенько, какими судьбами вы здесь оказались и заодно про ваши творческие планы?

– Охотно, – быстро откликнулся пролетарский писатель, – недавно вернулся на свою историческую родину, сотрудничаю с местной газетой, много пишу, могу рассказать, что именно, если общество попросит.

Общество довольно дружно попросило.

– Сейчас у меня практически готов роман под условным названием «Трое», это про трех друзей, которые росли вместе, но потом жизненные пути их разошлись. Ещё почти написана пьеса с условным опять же названием «На дне», это про ночлежку и как там живут, и очень необычное произведение, я бы рискнул назвать его поэмой в прозе, называется «Песня о буревестнике».

– Отрывочек не прочитаете? – спросили из зала.

Горький пожал плечами и выдал первые два абзаца Буревестника, народ дружно поаплодировал.

– Ещё я возглавляю три издательства, одно в Москве, остальные в Петербурге, но дела там пока идут ни шатко, ни валко и моего непосредственного участия пока не требуется. Но к концу года, я так полагаю, придётся туда уехать.

– Вы довольно долгое время не были в Нижнем Новгороде, – продолжил чесучёвый господин, – как вам показалось после отсутствия, изменился ли город? К лучшему или к худшему?

– Да, изменения безусловно есть, трамвай появился, два фуникулёра, городскую электростанцию запустили… вот такие неожиданные люди появляются, как Саша эээ Потапов – это приятно.

Тут я решил потянуть одеяло на себя, всё-таки прессуху-то по моим деяниям созвали, а не по горьковским.

– Пользуясь случаем, – заявил я, обращаясь в основном к Носатому, – хочу сказать, что мы планируем на базе той ячейки, что у нас сейчас образовалась на мельнице, создать детскую коммуну и назвать её именем уважаемого Алексея Максимовича. Если он конечно не будет против.

Горький с некоторым удивлением посмотрел на меня, но согласие конечно выдал – попробовал бы он отказаться на публике от такого.

– От имени всех беспризорников Нижегородской ярмарки выражаю вам свою горячую благодарность, господин Горький.

В зале зашумели, но быстро успокоились. Ещё последовала пара вопросов Горькому, один из них был о его личной жизни, но которые он ответил максимально расплывчато, и на этом пресс-конференция закруглилась. Горький пожал руки мне с Лёхой, сказал на прощание, что обязательно заглянет на огонёк и мы отправились обратно в свою мастерскую.

А там нас ждал очередной сюрпризец…

Подкатили ещё трое беспризорников с просьбой принять их в нашу кампанию. Все трое маленькие, в тряпье и по-моему с чесоткой.

– А чего так вдруг? – спросил я парнишки, который постарше прочих выглядел, – мы уж тут недели две квартируем, почему раньше не приходили, а сейчас вот решились?

Пацанёнок этот шмыгнул носом, сплюнул и ответил:

– Раньше вы Сулейку не забарывали, а щас забороли…

– Понятно, – сказал я ему в ответ, – берём всех троих, но не прямо вот, надо согласовать этот вопрос с мельничным начальством, мы всё же пока люди подчинённые. Завтра в это же время приходите, я думаю, к этому времени всё утрясём.

Старший пацан, назвавшийся кстати Борей Алтыном (у тебя чего, и кликуха уже имеется? А то как же, без кликухи у нас никак), согласно кивнул и они очистили горизонт.

– Как дела? – спросил я у апостолов, – детали-то для макаронов наточили?

С деталями было так себе, но примерно половина вполне годилась в работу. Отложил брак в сторону, приказал переделать, потом битых полчаса рассказывал про сегодняшние приключения… то есть это Лёха рассказывал в основном, а я поправлял его в нужных местах.

– Всё, вечер воспоминаний окончен, – встал я со своего места, – дел ещё по горло, вечером поговорим, если вопросы остались.

– А ты куда-то собрался? – спросил Лёха и на всякий случай попытался увязаться со мной.

– Не, ты здесь командуй, а я сначала в заводоуправление согласовывать новых членов нашей команды, а потом на ярмарку, арбалет надо в тир отдать. Да, ты, Лёха, должен до вечера ещё две штуки сделать. За работу, парни, – хлопнул я в ладоши и ушёл в заводоуправление.

Там я сразу зашёл к Фролу, который работал тут помощником Башкирова (если кто-то забыл). Фрол сидел в своей каморке на первом этаже и тупо смотрел в окно, но увидев меня, мигом оживился.

– О, про тебя сегодня все только и говорят!

– А что говорят-то, дядя Фрол? – прикинулся я валенком.

– А то ты сам не знаешь… Матвей Емельяныч сказал, чтоб ты к нему зашёл сразу же, разговор какой-то к тебе есть.

– Ну раз хозяин сказал, надо выполнять, – скромно ответил я.

– Пошли, я тебя провожу, чтобы ты по дороге никуда не утёк, – и Фрол взял меня за локоть.

Ну ничего себе, мысленно изумился я, под конвоем ведь ведут – как бы это не к добру было… но в принципе всё оказалось не так плохо. Через приёмную Башкирова мы проследовали транзитом, почти не задержавшись, секретарь, как только меня увидел, сразу замахал обеими руками в направлении двери в кабинет начальника, мы с Фролом туда и прошли.

– А, явился, – благодушно сказал Матвей из-за своего начальственного стола, – ну проходи, садись. Фрол, а ты подожди в приёмной.

Фрол беспрекословно слинял из кабинета.

– Мне понравилось, как ты дела ведёшь, – без предисловий начал беседу со мной Башкиров, – с Сулейкой разобрался, Кольку отмазал, с Горьким на короткую ногу встал.

– Стараюсь, ваше превосходительство, – вставил я свои пять копеек.

– Если еще макароны удачно запустишь… (когда там у тебя всё готово-то будет? в конце недели, Матвей Емельяныч)… то видит бог, назначу тебя своим заместителем… и зарплату приличную положу.

– Благодарствуйте, Матвей Емельяныч, а насчёт макарон не сомневайтесь, всё будет исполнено на высоком техническом уровне. Только там хорошо бы приличную рекламную кампанию провести, чтобы новый продукт продавался…

– Ты и это сделать сможешь? – удивился тот.

– Дело-то нехитрое, конечно смогу, – утвердительно ответил я, – только у меня просьба одна к вам будет…

– Ну давай, выкладывай, – милостиво разрешил Башкиров.

Тут я ему и выложил всё про коммуну имени Горького и новых вероятных её членов.

– Нам бы помещение побольше и на довольствие бы их поставить – горы бы свернули на благо общего дела, – попросил я напоследок.

– Я подумаю об этом, – сказал Матвей и отпустил меня мановением руки. Левой.