Василий Панфилов - Университеты [СИ]

– Ну ты и… – Мишка, как был в пижаме, так и упал в кресло, закрутив головой, не в силах подобрать слова, – силён врать! Я когда тебя слушал, так верил! Щипал себя, вон…

– Да одень ты штаны!

– … до синцов, – не слушал меня брат, – Действительно, поэт. Скальд! Ладно-то так вышло, што если бы не наши… хм…

Он задумался глубоко.

– … а им зачем об этом знать? – послышалось бурчание под нос, – Дуриком проскочим!

– Знаешь, Егор, – повернулся ко мне Мишка, – А ты ведь гений! Вот ей-ей! Летадлы твои, это так… не обижайся! А вот што сейчас наворотил, так это такое ого, што целое ого-го!

– Франция, – загнул он палец, – да они костьми теперь лягут, а прикуют нас к ЮАС! Кайзер, ха! Они усиления Германии больше огня боятся! А Великобритания и того пуще. Бред ведь, но дикие русские действительно могут так думать… ну то есть по мнению европейцев! Империя Российская ведь постоянно выигрывает войны, а проигрывает дипломатию, так што и не удивятся даже.

– А если пустить слушок? – предложил я, – Исподволь? Што дескать, есть такое мнение… думаешь, проймёт англичан?

– Пронять, пожалуй, и не проймёт, – отозвался брат задумчиво, – но чутка английских любезностей хапнуть можно.

– И буров прижать, – отозвался я в тон.

– Не без этого! Так… надо нашим сказать, что есть у нас, оказывается, и такие, пробританские мнения. А то ведь народ и не знает!

– Сам Пуришкевич! – уважительно басил ломовой извозчик, более похожий на циркового медведя, смеху ради обряженного в нарядную поддевку. Рослый, кряжистый, заросший волосом по самые глаза, он возвышался над толпой чуть не на две головы, и голос его разносился далеко окрест гудением Царь-колокола.

Прихватив своего тщёдушного спутника за плечо, ломовик ледоколом пёр вперёд, не замечая страдальческого выражения и явно выраженного нежелания идти куда бы то ни было. Обтекая от жары и шумно вздыхая, ведомый едва успевал переступать ногами, не делая, впрочем, попыток вырваться.

– Ён за народ, – вещал великан тяжёлым басом, и голос его разносился далеко, легко заглушая шумы, и кажется, даже и сами запахи Московского Сенного рынка, – за правду!

– Да иду же, иду… – страдальчески отозвался второй, по виду типичный прикащик в мелкой заштатной лавчонке, обслуживающей мещан из тех, которые победнее, – плечо-то отпусти, чортушко! Раздавишь!

– Ась?! – озадаченно уставился на нево ломовик маленькими колючими глазками, – А-а, ты эта… извиняй!

С виноватым видом обтряхнув дружка, великан не прекращал гудеть колокольно, оповещая всю округу о радетеле за народ господине Пуришкевиче. Который, значица, Владимир Митрофанович.

Кажется, весь уже рынок в курсе политических предпочтений и вояжа колоритной парочки, и хотят они это слышать, не хотят ли… дело десятое. Впрочем, народ здесь привычный ко всякому, многажды битый жизнью и не раз – полицией.

– Кхе, – вытянув карманные часы, извозчик не без труда определился со временем, страшно щурясь и собирая на лбу тяжёлые мыслительные морщины, – давай-ка поспешим, Ванятка…

– Ён раньше в Русском Собрании был, – широко шагая, рассказывал ломовик, оповещая приятеля и весь рынок разом, – а потом и расплевался. Грит, ничево там и руссково нет, окромя названия! Ну и своё, значица, задумал – штобы с народом, а не с господами. Русский народный союз имени Михаила Архангела, во!

– А полиция? – опасливо осведомился благоразумный Иван, переходя с трусцы на шаг и потея уже не от пробежки, а от политической нервенности. Потому как и тово… оно ему надо? За политику?

– А што полиция? – не понял ломовик, притормаживая, – А-а, да ты не боись! Господин Пуришкевич, он же не супротив царя-батюшки, а токмо супротив бояр. А то ишь! Взяли за привычку!

Погрозив неведомо кому кулачищем, похожим на арбуз, если, канешно, бывают такие волосатые арбузы, он гневно посопел и поводил вокруг глазами, ища тех, которые в привычке! Но как на грех, народ вокруг всё больше степенный да благонамеренный, а то бы он… ишь, привычки у них!

Притащив наконец приятеля прямо под дощатую трибуну и утвердившись ногами-колоннами в земле, гигант влюблёнными глазами уставился на Пуришкевича, пхнув Ивана в бок.

– А?! Каков?!

Кисло улыбнувшись в ответ, приятель тихохонько вздохнул, приготовившись слушать. Оно бы дремать потихохоньку в лавочке, пока покупателей в час по чайной ложке, а тут нате! Но чево не сделаешь ради дружбы, особливо ежели друг, он вот такой вот! Нет, так-то и ничево, оно чаще и на пользу… но и так вот бывает! Р-раз! И бёгом куда-то!

– А?! – то и дело пхал ево Феоктист, но мало-помалу, Иван и сам заслушался. Владимир Митрофанович разил и жёг етим… глаголом, обличая и узявляя. Не смущаясь немногочисленностью слушателей и их явной простонародностью, он ладно составлял слова и кажется, не боялся вовсе никово и ничево.

Слушатели, поглядывая на стоящево поодаль ленивого городового, не предпринимающего ничево, потихонечку и успокоились. Власть, значица, и тово… одобряет.

Блистая интеллектом и лысиной, бывший гласный [23] Гласный – член собрания с решающим голосом в Российской империи. С 1785 года, гласными назывались члены городских дум, а со времени введения в действие земских учреждений – и члены земских собраний, уездных и губернских. Бессарабского губернского земства, ораторским своим мастерством цеплял всю толпу разом и каждого в отдельности. По его словам, Русское Собрание, равно как и подконтрольные организации, увлечены защитой российского прошлого, не думая ничего о будущем.

Притом само прошлое они защищают не то, какое было, а то, каким они хотят его видеть! Будущее же, по мнению этих узколобых консерваторов, виднеется некоей сельской пасторалью, без должного роста фабрично-заводской промышленности.

– Господа эти, щедро одарённые чинами, но никак не разумом, – плевался ядовитой слюной Пуришкевич, – не хотят принять во внимание, что при таком раскладе Россия утратит положение великой державы.

– Эт да! – крякнул жирный купчик по соседству, вытягивая из воротника короткую шею, – Всякая немчура тогда… шалишь! Вот они где должны быть!

Надувая щёки и потрясая пухлым кулачком, купчик, очевидно, ассоциировал себя с государством. Нет, даже не так… с Государством!

– … нехватка земли также не смущает этих недальновидных господ, – продолжал Пуришкевич с ядовитой экспрессией, – и видимо, они полагают, что проблема малоземелья сама рассосётся! Программа переселения игнорируется и саботируется…

– Сабо… што? Не растолкуешь, мил-человек? – поинтересовался у Ивана поденщик из крестьян, продолжая одним глазом косить в сторону Владимира Митрофановича. В меру своево понимания приказчик растолковал, и мужичок закивал.