Василий Панфилов - Университеты [СИ]

Дверь распахнулась, впечатавшись в стену, и на пол ссыпалась штукатурка и крупный таракан. Просторный кабинет наполнил собой один-единственный человек. Шумный, громогласный, он в одно мгновение здоровался с просиявшим Вениамином Ильичом, распахивал окно пошире и хлопал юношу по плечу. Его было…

… много!

Скинув кобуру с «Маузером» на вешалку и кинув туда же шляпу, отойдя при этом зачем-то в дальний угол и бурно обрадовавшись попаданию, Гиляровский небрежно повалился в скрипнувшее под ним кресло. Яркий, необыкновенно эпатажный, он разом сделал всё вокруг выпуклее и живее. Жизнь вокруг заиграла новыми красками с тем разительным отличием, что прежняя казалась расписанной уже полуосыпавшимся с полотна угольным карандашом.

– А вы… – Владимир Алексеевич посмотрел на юношу внимательно, и положил ногу на ногу, не смущаясь грязных башмаков и обтёртых краёв штанин.

– Лёня… – выпалил с восторгом тот, ярко краснея так, как это могут только подростки, не вошедшие ещё в возраст полного возмужания. А тут…

… кумир! Невероятно живой, загорелый, пропахший потом и степными травами, порохом и ветром странствий. На животе кобура с внушительных размером револьвером, на левом боку тесак, на правом – массивный нож. Гиляровский походил на благородного разбойника и бывалого кондотьера разом…

… кем де-факто и являлся.

– Волков Леонид Александрович, – поправился молодой человек, дико смущаясь оплошности и стараясь не пялиться на подошву ботинок Гиляровского, – к вашим…

– Леонид… – не дослушал его Гиляровский, вскакивая с кресла, – замечательно!

– Скажите, Леонид… – репортёр приобнял его, заглядывая в глаза, а вы умеете…

– … пить водку?!

Пить Волков не умел, и собственно – не хотел, но…

… не отказываться же?! Алкоголь казался ему важным этапом взросления, равно как табак и посещение падших женщин. Курение решительно ему не нравилось, но он мужественно преодолевал тошноту, воспитывая в себе силу воли и необходимые мужские качества. С женщинами пока вовсе не сложилось, и даже думать о них было мучительно стыдно. А вот пить…

… тоже не получалось.

– Боже… – сев на постели, Леонид обхватил руками раскалывающуюся голову и попытался вспомнить, что же было вчера…

Память работал урывками, кадрированно. Отчётливо помнилась поездка по Дурбану на редакционном авто, а затем ещё одна, почему-то верхом…

… по ночному городу, на рысях.

Затем внутри черепа станцевали кафры в национальных одеяниях, потряхивая ассегаями. Выла собака. До? После? Во время танцев? Собака-то откуда взялась?! Ладно кафры…

– А-а… – застонал юноша, прижав руки к губам. Руки пахли порохом, а распухшие костяшки были изрядно ссажены.

– Надеюсь, – пробормотал он напуганно, – я никого не убил.

Только сейчас юноша нашёл в себе силы оглядеть по сторонам, рассматривая убранство просторной спальни, освещаемой солнечным светом, пробивающимся через неплотные шторы на огромных окнах. Попытка вспомнить, как он здесь оказался, ударила по голове церковным колоколом, раскалывая череп.

– Женщина? – он откинул тонкое одеяло, обнаружив на себе всё тоже вопиюще несвежее нижнее бельё, в коем и сошёл с борта корабля. Изрядно застиранное, едва ли не ветхое по бедности, оно и сразу-то после стирки выглядело не лучшим образом, что уж говорить…

– Маловероятно, – подытожил он после недолгого размышления, шаря по комнате воспалёнными глазами, тщетно пытаясь найти разгадку.

– Мистер… – белозубо улыбнулась упитанная негритянка неопределённого возраста, вошедшая без стука, и Леонид спешно прикрылся одеялом. – Карашо, – улыбнулась женщина, и поставив на тумбочку у кровати поднос с единственным стаканом воды и несколькими таблетками, вышла, старательно виляя габаритной кормой. Одарив напоследок юношу многозначительным взглядом, служанка закрыла за собой дверь.

– Однако… – только и смог сказать Волков. Проглотив таблетки и запив их, он не сразу, но обрёл способность соображать. В резном шкафу красного дерева оказалась развешена его одежда, но…

– … Да мать твою Еву! – в сердцах прошипел молодой человек, прикрывая чресла.

– Баня, – улыбаясь, сказала бесцеремонная служанка. Баня оказалась ванной, а негритянка настойчивой, и юноша с трудом отбился от её услуг. Явно предполагалось нечто большее, нежели попытка потереть спину, но стыдливость вкупе с похмельем в тяжкой борьбе победили спермотоктикоз.

Отмокая в громадной медной ванне, надраенной до нестерпимого блеска и выставленной посреди довольно-таки большой комнаты, отделанной мрамором и медью, Волков чувствовал себя самозванцем. Приходилось напоминать себе всё время, что если уж ему оказали честь, приняв в своём доме, то…

… в похмельную голову лезла всякая чушь, вроде читанного некогда придворного этикета. Видимо, обстановка навевала.

– И всё же… – пробормотал он, одеваясь после ванны в чистое, – где я оказался?

Ситуация прояснилась всего через несколько минут, и отвратительно жизнерадостный Гиляровский, оказавшийся владельцем особняка, повёл гостя завтракать в…

– … малую столовую, по-домашнему, без чинов!

«– Малая! – набатом ударило в голове вчерашнего школяра, – вот же…»

– Моя дочь Надежда, – представил Владимир Алексеевич одетую в гимназическое платье красивую барышню, глядевшую на молодого человека с ироничной ехидцей, – Волков Леонид Ильич.

– Очень приятно, – пробормотал юноша, кланяясь сконфуженно. Чувствуя себя скованно за накрытым столом, он неловко отвечал на вопросы Владимира Алексеевича, отчаянно стесняясь спрашивать о вчерашних событиях, мучаемый в тоже время болезненным любопытством.

Более всего молодой человек опасался встретиться взглядом с Надеждой, подозревая, что девочка видела его вчера в состоянии совершенно неподобающем. Неловко было и за свой потёртый дешёвенький костюм, изрядно залоснившийся от долгой носки, за узкие плечи и угри, за…

… всё то, что есть у любого стеснительного юноши, тем более оказавшегося внезапно в обществе женщины, которую он считает привлекательной. Беседа выходила неловкой и комканной, но к величайшему облегчению Леонида, дочь хозяина дома поела очень быстро и упорхнула из-за стола.

– Пистолет не забудь! – крикнул ей вслед отец, и Волков поперхнулся сельтерской.

– Я всего-то в гимназию! – девочка спиной ухитрилась показать недовольство и закатывание глаз.

– И две обоймы! – отец был неумолим, как поступь Рока.

– Ой, всё! – каблучки застучали вверх по лестнице, и минуту спустя Надя снова сбежала вниз, с видом великомученицы показывая отцу «Браунинг», и тут же пряча оружие в ридикюль.

– Э-э… – проводив её долгим взглядом, юноша повернулся к хозяину дому, – пистолет?!