Алексей Борисов - Срезающий время

Плотный мешок слетел с ее головы одним рывком, и кто-то больно, со словом: «la poupouille [33] Цыпочка ( фр .). » толкнул в спину. Анна упала на колени и закусила от боли губу. С трудом сдерживая стон, она услышала, как хлопнула дверь, и кто-то подпер ее, то ли палкой, то ли еще чем-то. «Презренна не смерть, – проговорила она, подбадривая себя, – а страх этой смерти». После абсолютной тьмы похожего на гроб ящика – а это именно он и был, – где она провела последние дни, пришлось осторожно раскрывать глаза. Скудно обставленная комната, освещенная единственной свечой с отражателем, вдруг показалась ей роскошными чертогами, как будто перед ее широко раскрытыми глазами сейчас разворачивался огромный и прекрасный мир. Здесь была сбитая из досок кровать, табурет, грубая тумбочка и, самое главное, полный кувшин воды. Она осторожно подошла к нему и уже хотела припасть к зауженному горлышку и утолить жажду, как резкий и неприятный запах ударил ей в нос. «Они хотят меня унизить, сломать, – подумала Анна, – я лучше умру от жажды, чем стану пить мочу!» И почувствовав, что за ней подглядывают сквозь щели досок двери, схватила кувшин и выплеснула содержимое, стараясь попасть потоком нечистот в ненавистные глаза ей тюремщика.

Вопли вперемежку с отборной бранью возвестили о правильности выбора прицела. Затем все смолкло, и через какое-то время погас огарок в противопожарной вазочке, погрузив конуру помимо тишины еще и в темноту. Анна перестала ориентироваться во времени: утро сейчас или поздний вечер, уже было несущественно. Время стало делиться на смену ее караульных, добрых и злых. Первые могли зачерпнуть и передать немного воды из лошадиной поилки да перекинуться парой слов, а злые не делали и этого. Кормить пленницу никто не собирался, и если бы не несколько корок хлеба, отданные охранником, то фактически ее бы уморили.

На вторые или третьи сутки заточения от двери убрали подпорку, и внутрь зашел прилично одетый молодой человек с очень недобрым взглядом, держащий в руке то ли вилы для сена, то ли ухватку для горшков. Не говоря ни слова, он схватил Анну за волосы и прижал ее шею этим предметом к стене. Теперь, даже захоти, она не смогла бы причинить никакого вреда подонку, чем тот сразу же воспользовался.

– Альхен, деликатнее, – вдруг раздался женский голос. – Не испорть товар.

– Помогите, – хрипя, попросила Анна, уткнувшись лицом в деревянную стену.

– Конечно, помогу, моя душенька, – продолжала издеваться незнакомка, – я только за этим сюда и пришла.

Жульет пришлось потратить немного времени, чтобы убедить Анну принять противное совести предложение. Как только было произнесено первое «нет!», мадам отвернулась, а ее подручный принялся сдирать с узницы юбки. И тут Ромашкина применила прием, испробованный когда-то на тульском полицмейстере. Маленький женский кулачок угодил точно в ноздри насильника, и красавчик Альхен, схватившись за лицо, пулей вылетел из каморки. Но это было лишь прелюдией у негодяев. Минут через пятнадцать в темницу приволокли юную девушку, с которой совершенно не церемонились. Через крики о помощи и мольбы о спасении, в конце концов, состоялся разговор. Анна не могла примириться с мыслью, что ради нее должен жертвовать собой посторонний человек. И, конечно, осознавала, что позже, в случае открытия всех обстоятельств, месть бандитов, которая падет на нее, будет ужасна. И все эти рассказы о вероломном нарушении поручиком (которого она едва знала) некого договора – не более чем хорошо прикрытая ложь. А значит, отвечать можно той же монетой, столь любезно предлагаемой этой ужасной женщиной. Наконец, уверенность в том, что для своего спасения она приложила все старания, убедила похитителей, и Анна Викентьевна дала свое согласие. Написанное якобы своему любовнику Полушкину письмо было подписано и сдобрено слезами, а дверь узилища снова оказалась запертой. День должен был повторить предыдущий, лишь с небольшим исключением: стали два раза приносить еду и давали вволю напиться.

Мы часто говорим: трать сокровища своего духа, не копи в себе – вернется сторицей; плачь, дабы утешиться; скорби, дабы возрадоваться; стремись к совершенству, дабы научить других, смело и без оглядки лезь на этот столб развития, а сорвешься – падай и место запоминай. Запоминай, где соломки подстелить, где обильно смазано жиром и слишком скользко, а где стоит натереть канифолью и рискнуть. Вроде все я делаю правильно, а на душе все равно неспокойно, слишком стремительно развиваются события.

Однако стоит честно признаться, что было нечто крайне забавное в том, как я готовил первый цех завода к торжественному открытию. Чуть ли не на цыпочках подкрался к крыльцу проходной – так осторожно, словно все приглашенные могли наблюдать за мной из березовой рощи, готовясь немедленно обнаружить меня. Вытянув длинную красную ленту и обвязав ее вокруг колонн, положил на надлежащее место ножницы и сразу же отступил в сумрак, словно стремясь оставаться невидимым. Сложно было даже представить, насколько я оттягивал этот момент еще неделю назад, обучая почти круглые сутки своих рабочих. И не по тому: а вдруг что-то пойдет не так? Генератор не запустится или, не дай бог, короткое замыкание. В мире все возможно и не стоит окунаться в крайности. Просто старт уже нельзя было оттягивать бесконечно. С открытием цеха мы договорились с Генрихом Вальдемаровичем об аренде его имения (кто же мог предположить, что штабс-капитану срочно потребуются деньги), а это начало нового этапа, причем с опережением разработанного плана чуть ли не на полгода. В общем, прожекты придется переиначивать, сдвигая сроки и изыскивая возможности.

Солнце уже озарило фасад противоположного здания столярного цеха, а значит, уже как минимум пять часов. Минут через пятьдесят должны появиться кареты с приглашенными гостями, выехавшие от особняка Есиповича, а глазеющая публика уже начала собираться. Вот появилась пятерка обслуживающих механизмы мастеров, а вслед за ними Клаус Иванович, бывший геодезист и строитель каналов, а ныне ведущий химик опытного производства. Как-то незаметно подтянулись размещавшиеся в Абраменках разнорабочие, тут же и каменщики и даже Маркел Кузьмин, привезший вчера одну из последних партий кирпича с десятком односельчан, подрядившихся на работу. В принципе, вся эта торжественная церемония только для них, остальные – риторическая вода, но без присутствия смоленского бомонда, к сожалению, даже в их, глазах настоящих тружеников, она будет не полной.

– Поздравляю вас, мой дорогой сосед, – произнес Есипович, когда церемония закончилась, и опорожнившие две дюжины бутылок дорогущего шампанского новоявленные миноритарные смоленские акционеры расселись по экипажам.