Алексей Борисов - Срезающий время

– Гони пенсы, красавчик, – сказал, как плюнул, предводитель шайки в морском берете на лысой голове.

Андрей Петрович оценил противостоявшие ему силы и спрятал пистолет в кобуру. «Дилетанты, – подумал он, – я бы на месте грабителей действовал сразу бы. Впрочем, а не проверить ли мне одну теорию»?

– За просто так? Не дам! – с вызовом ответил Ромашкин.

– Щеглы два дня крошки во рту не держали, – прохрипел калека. – А мне, участнику Трафальгарской битвы, ты обязан…

– Поставить под нос пинту эля с утра? – не став дослушивать бандитский бред, сказал Ромашкин. – Пошли прочь, пока я не превратил твоих щеглов в одноногих макак, а тебе не приказал всыпать плетей! Будешь, как дохлая камбала по палубе на пузе ползать.

Андрей Петрович нажал на кнопку стопора и сделал шаг вперед. Высвобожденное лезвие стилета, спрятанного до этого в трости, хищно блеснуло, и вкупе с уверенным взглядом человека готового убивать это выглядело устрашающе.

– Назад, щеглы, – только и смог произнести калека, когда острие оказалось у самого носа. – Сэр, не троньте мальков.

Недоросли, которых на флоте держали в качестве «пороховых мальчиков» и оказавшиеся здесь непонятным образом, прыснули за спину матросу и испуганно прижались спинами к бочарне.

– А ты молодец, – произнес Андрей Петрович, оценив смелый поступок калеки. – У Трафальгара, говоришь… Здорово мы тогда Хуанам с Жанами углей в штаны сыпанули. На чем ходил? Почему не по форме?

– Семидесятичетырехпушечный линейный корабль третьего ранга «Аякс». Канонир второго класса, сэр.

– Держи шиллинг [91] По традиции, если посетитель паба выпивал кружку пива за счет короны и принимал от вербовщика шиллинг, это означало согласие с предложением о службе во флоте. и купи мальчишкам мяса. Только не «дохлого француза» из бочки, а нормального, свежего.

– Благодарю вас, сэр, – калека хлопнул кулаком по груди, – разрешите исполнять?

– Бегом, канонир! И я не посмотрю, что у тебя одна нога. После первой склянки [92] В 4 ч. 30 мин. били одну склянку, после чего начинался отсчет до восьми. чтоб был здесь со своими щеглами. Ты снова призван.

Малоинтересная книжица по манипулированию людьми, которую Андрей Петрович прочел по дороге в Санкт-Петербург, как ни странно, оказалась полезной. Сейчас Ромашкин убедился в том, как одной игрой слов и угрозой жесткостью смог убедить моряка, что перед ним офицер. Более того, случись сейчас какая-нибудь неприятность, калека тут же встал бы на его сторону, так как многие годы плетью, кулаком и матерным словом ему вбивали единственную истину: офицер на судне – помощник Бога. И чтобы полностью убедиться в своих предположениях, Андрей Петрович решил раскрутить случайно встреченного матроса на полную катушку.

– Ловко вы с ними справились, – сказал Билли, впуская Ромашкина в дом. – Я подглядывал за вами и скажу одно: одноногий Том никого не боится, а перед вами дрожал как осиновый листок на ветру.

– Это хорошо, Билли, что вы знаете их. Двое юношей, что были с Томом, будут работать на меня. Одного из них пристрою в гостинице Ипсвича, а второго – в Дюнкерке. Запомните их лица.

– Как вам будет угодно, сэр. Только Том не простой калека, каких в этих местах сотни. Милостыню не просит, подачек не принимает, и я удивлен, что он взял у вас шиллинг.

– А я ему не из-за сострадания монету дал, – сказал Ромашкин, – а за храбрость. А это уже награда. Разницу улавливаешь?

– Разницу я понимаю, – ответил Билл, – только не отдаст он мальчишек.

Андрей Петрович смерил взглядом собеседника и не стал продолжать полемику. Для себя он уже все решил и, когда дошел до двери комнаты, произнес:

– К четырем утра я должен получить плотный завтрак и пусть Маргарет соберет мне с собой снеди. И еще, Билли, спасибо тебе за все.

В четыре тридцать Андрей Петрович покинул убежище, держа в одной руке холщовую сумку с парой вареных куриц, а в другой трость. У заколоченной бочарни стояли двое мальчишек, дрожа от холода и переминаясь с ноги на ногу. Парням было лет по двенадцать-четырнадцать, одеты были в грубые домотканые рубахи, темно-коричневые штаны и заштопанные чулки, явно подобранные у старьевщика. Все заношенное и не особо чистое. На их ногах были деревянные башмаки, отчего переминания в попытках согреться походили на стук киянки по бревну.

– Где Том? – спросил Ромашкин, подойдя к ним.

– Зарезали, – ответил тот, что выглядел постарше. – За ваш шиллинг, сэр.

– Кто?

– Джонсон. Все называют его Джон Попугай, сэр.

– Где мне найти этого попугая? – спросил Ромашкин, и лицо его помрачнело.

– На кладбище, сэр. Мы его забили палками, когда он опьянел.

«Удивляться нечему, – подумал Андрей Петрович, – дно общества, а следовательно, и законы соответствующие. Что ж, парни потеряли вожака стаи и ищут, к кому бы прибиться. Придется все брать в свои руки».

– Хотите жить не как крысы, снующие по помойке, а как нормальные люди? – спросил Ромашкин, протягивая свою сумку самому говорливому.

– Конечно, хотим, сэр. Том так и сказал вчера: «Заживем как нормальные люди».

– Дорогу к конюшне О'Райлли знаете?

– Знаем, сэр.

– Очень хорошо. А теперь назовите себя.

– Я Питер, – назвал свое имя молчавший до этого юноша. – Младшего зовут Джеймс. Мы родом из Эксетера, из квартала аптекарей.

– Грамотны? – поинтересовался Ромашкин, обходя лужу и направляясь к рынку на Бойл-стрит.

– Газету прочесть сможем, сэр. Том занимался с нами.

Счастливы люди, которым судьбою или же случаем была дарована возможность оказаться в жизни на своем месте, отдаваясь делу целиком и полностью. Андрей Петрович только сейчас понял, что прежняя его служба в Туле была той самой скорлупой, которую давно стоило разбить, чтобы вылезти из заточения ростком в поисках приключений. Выбросить всю мелочность, позабыть тривиальные и глупые интрижки, оставить позади страхи и погрузиться с головой в новый интерес. Ромашкин почувствовал, что может абсолютно все, он понял суть и принцип работы, которую полюбил.

Лошади О'Райлли неслись как заговоренные, преодолевая милю за милей. Поездка в экипаже в солнечный день, как будто в самом начале весны, сменяющей долгую суровую зиму, среди сельских пейзажей, начинающихся сразу, едва они оставили за собой Брентвуд и старый, опасного вида мост, оказалась целительнейшим бальзамом для души и катализатором для идей. К тому же северный ветер сменился западным, а с ним исчезло и неприятное чувство губительного сквозняка, идущего из невидимых щелей кареты. Питер и Джеймс сидели напротив и поглядывали на сумку с продуктами. Переодетые в одежду, подобающую отпрыскам небогатых рантье, они все равно выглядели оборванцами с улицы.