Алексей Борисов - Срезающий время

– Разумеется, я видел заметку, – ответил юноша, умело скрыв улыбку. – И успел навести кое-какие справки. Фамилия капитана – Макрон, четыре года на этом корабле. Есть отец и мать, а также четверо братьев и две сестры, одна из них приезжала к нему. Где живут – не известно, и подробностей я не знаю. Говорят, овдовевшая сестра держит в Париже гостиницу, и у нее были сложности. Насчет самого Макрона, вы спросили очень вовремя: в свете всего случившегося он, безусловно, подозрителен. Месяц назад он оплатил новую карету с шестеркой лошадей у каретного мастера в Сен-Поль-Сюр-Мер. Такие траты простому лейтенанту, даже капитану военного корабля, не по средствам.

Снова капли жира зашипели в очаге, и собеседники замолчали. К их столику направлялась женщина и следовавший за ней мальчик. Они несли на подносах мясо с овощами.

– Теперь надо выяснить как можно больше подробностей обо всех них, и в первую очередь об этом моряке: где живет, с кем встречается, кто знает, куда он собирается и что он ест, а что терпеть не может, – произнес Ромашкин, и, присмотревшись к юноше, добавил: – У тебя располагающий к себе вид, хоть ты и пройдоха, каких свет не видывал, так что с легкостью обо всем узнаешь.

– Это не совсем просто, как вам кажется, – скромно возразил юноша. – Отсюда до Кале двадцать три мили, или, как принято тут, восемь лье. Я, конечно, езжу туда раз в неделю по делам Моне…

– Вот тебе на расходы – я не считал, сколько там денег, но на пару-тройку экю точно есть, – произнес Андрей Петрович, сопровождая слова передачей свертка.

– Надо бы подсчитать. Яков Иванович предупреждал: учет и…

– Да пойми, наконец, упрямый ты человек, – рассерженно сказал Ромашкин. – Это моя личная просьба и я не потребую с тебя отчета. Тебе придется разговаривать с простыми людьми, с мелкими лавочниками, продавцами с лотков, соседями, их детьми и не знаю еще с кем. Одно дело, если ты станешь расспрашивать с пустыми руками, и совсем другое – когда ты, допустим, подаришь ребенку леденец или зайдешь в лавку купить какую-нибудь мелочь и как бы между прочим заведешь разговор о том о сем.

– Это если я увидел вывеску мадам Лурье, – подхватил мысль юноша, – то спрошу у приказчика, уж не та ли это Лурье, про дочку которой писали, что она видела святую Анну?

– Правильно, а тот, упаковывая покупку, скажет, что нет, не та. Святую видела Мари, дочка фламандца Ришара, живущего там-то и там-то, да и вдруг сообщит о нем какие-нибудь подробности. Мол, это не родная дочка Ришара, а его соседа, и сам Ришар ни сном, ни духом. А как только ты расплатишься, то всегда спроси о чем-нибудь нейтральном: о погоде, природе, урожае. Продавец запомнит только то, что ты покупал, и твой последний вопрос. Эх, тебе бы брошюрку почитать… там про лавки и торговцев много чего написано. Вот, к примеру, покупаешь, что выбрал, и делаешь вид, что прицениваешься еще к чему-то, торгуешься и, между прочим, задаешь новые вопросы. Ты молод, тебе нечем заняться, вот и интересуешься тем, до чего тебе не должно быть дела. Главное, не будь настойчиво прямолинеен. Не желают с тобой обсуждать нужную тебе тему – ничего страшного, завтра-послезавтра она сама всплывет в разговоре. Человек так устроен, хочет выболтаться, его даже за язык тянуть не надо. Если того требуют обстоятельства, похвали собеседника, особенно его питомцев. Пусть глупый пес на мгновенье станет разумным, а драная кошка – пушистой. И только после этого переходи к главному.

– Да, это сработает. Я сам подмечал, что после доброго слова относятся к тебе совершенно по-другому.

– Ты на редкость сообразителен, – похвалил юношу Ромашкин. – В общем, как только прибудет послание, и я уеду, приглядывай за гостиницей. Сюда приедут мои друзья, лицо одного из них я тебе нарисую. Запомнишь, а потом сожжешь картинку.

Посматривая за собеседником, Андрея Петровича удивила молниеносная расправа юноши с птицами. Приколов жирного голубя к подносу, Пьер ловко разрезал его на четыре части и буквально проглатывал каждую четверть, извлекая изо рта мелкие косточки и выбрасывая их в старый бочонок, словно только всю жизнь этим и занимался. Его крепкие, как у собаки, зубы перегрызали мясо, словно мельничные жернова, и ему стало даже немного завидно. Как старшие завидуют молодым. Однако чувство легкой ревности моментально растворилось, и карандаш заплясал в его руке, рисуя портрет.

Всякий раз, находясь в городе на рынке, Ромашкин частенько оглядывался через плечо, но на третий день, когда заметил за собой слежку, проявил особую осторожность. И как нельзя вовремя. Пьер едва успел протянуть сверток, как к нему бросились двое мужчин, и только дьявольское везение помогло Андрею Петровичу избежать ареста. Ни минуты не сомневаясь, он использовал свою трость как палку и наотмашь рубанул ближайшего преследователя по лицу. Не ожидавший такого проворства от явного увальня бедолага только и смог обиженно вскрикнуть да рухнуть на прилавок с рыбой. Трость от удара лопнула, и оставшаяся заостренная щепка с рукояткой тут же вонзилась, как троакар хирурга в горло второму, успевшему схватить за рукав. Сам того не ожидая, Ромашкин расправился с соглядатаями, как заправский убийца или даже профессиональный диверсант, о которых он читал в брошюре. На одних инстинктах, ни проронив ни звука, быстро и четко. И только видевший все это юноша с восхищением проронил: «Экспедиция [85] Юноша имеет в виду Экспедицию секретных дел при Военном министерстве. … хитрый, как лиса, беспощадный, как волк и сильный, как лев».

К поселку перевернутых вверх килем отслуживших свой век лодок Андрей Петрович пробирался словно мышка, скрывающаяся от кошки. Еще загодя он выяснил, каким образом он доберется до Альбиона, и теперь искал рекомендованного ему человека. Иссохший, морщинистый владелец утлого рыбацкого челнока в высокой кожаной шляпе, штопая старую сеть, запросил за то, чтобы отвезти его на остров, двадцать пять ливров. Конечно, ныне все в городе стоило дорого, но это уж ни в какие ворота не лезло. Устремив на перевозчика холодный взгляд, Андрей Петрович предложил ему два экю, надеясь, что он не сдерет все содержимое его кошелька. Французских денег у него было не так уж много, а доставать фунты из котомки он побоялся. Все в Дюнкерке пуще смерти боялись иметь дело с контрабандистами, при которых не было видно товара, но лишь до тех пор, пока дело не касалось барышей. А коли касалось, робкие горожане мигом забывали о страхе перед гильотиной и готовы были, как шакалы, сражаться за каждый денье. Лодочник открыл было рот, потом закрыл его, пригляделся к клиенту повнимательней, оценивая необычную сумку на поясе, из которой торчала рукоять явно не половника и, к его удивлению, заявил, что он оставляет его без куска хлеба. «Кусок изо рта вырывают» – так и сказал, после чего сердито указал на свою посудину.