Алексей Борисов - Возвращение алтаря Святовита

– Да я не знаю как-то…

– Никаких не знаю. Я непременно дам рекомендацию. Героям войны будут открыты все двери.

– Благодарю, герр профессор.

– Две канистры, фельдфебель, – прошептал Дистергефт, – у меня с собой есть сигариллы, обязательно угостите вашего начальника. Отблагодарите за повышение по службе.

– Конечно, только этот мерзавец Шумахер…

– Гефрайтер на грузовике в лётной куртке?

– Да.

«Откуда вы знаете», – хотел произнести Дорфман, но вспомнив, что перед ним не просто профессор, а провидец, замолчал.

– Можете доложить по команде, что Шумахер бросил свой грузовик на дороге, сознательно повредил колесо и пьянствует. Я заеду за бензином шестого числа, как раз привезу посылку. До встречи, фельдфебель.

В это время на посту загудел телефон. Дежуривший у будки немец поднял трубку, представился, что-то выслушал, а затем обратился к Дорфману:

– Господин унтерфельдфебель, тут интересуются, не появлялся ли наш грузовик с топливом? Связи со станцией нет. Снова оборвался провод. Я краем уха слышал…

– Кто интересуется?

– Дежурный офицер.

Дорфман подошёл к телефону. Что-то сказал в трубку и, высунувшись из будки, спросил у Дистергефта:

– Герр профессор, лейтенант спрашивает, где вы встретили Шумахера?

– Может, лучше я сам расскажу лейтенанту про этого пьяницу? Сколько тут до дежурного ехать? Холодно же стоять.

Дорфман вновь нырнул в телефонную будку и спустя несколько секунд вернулся.

– Поднять шлагбаум! Герр профессор, я покажу, куда ехать.

– Присаживайтесь спереди, фельфебель. Алекс, – обращаясь ко мне, – следуйте указаниям моего друга.

Дорфман плюхнулся на диван и жадно повёл носом, принюхиваясь.

– Это ароматизатор с запахом вербены, помогает сконцентрироваться, – пояснил Петер Клаусович, заметив интерес пассажира. Утром он и сам интересовался содержимым флакона.

– Весной пахнет, никогда такого не встречал, наверно, из Берлина?

– Почти угадали. Алекс, по-моему, у меня их было несколько?

– Так точно, герр профессор. Министр подарил два.

– Я разрешаю отдать этот моему другу. Будете распылять у себя дома, – похлопав по плечу Фрица, произнёс Дистергефт.

– У нас казарма, – смущённо ответил Дорфман, – я не смогу принять такой дорогой подарок.

– Вы меня радуете. Сейчас не часто встретишь людей, для которых скромность не пустой звук. Какое созвездие вам покровительствует?

– Дева.

Петер обнаружил ещё несколько ценных качеств у собеседника, намекнул на его особенность и отличие от остальной серой массы, а также на то, что он родился под счастливой звездой – Поррима и очень скоро выявит у себя дар пророчества. Дорфман даже забыл, что надо указывать, куда ехать, и практически заглядывал в рот Профессору. Да и не требовалось от него услуг штурмана. Всё и так было понятно, следы автомобильных шин чётко обозначали дорогу. Добрались за пять минут. От КПП мы поехали метров двести прямо, свернули направо, объезжая танкетку Т-27, затем налево, проехали деревянное здание казармы, столовую и остановились возле автобуса, с наглухо закрытыми фанерой или жестью окнами, из крыши которого торчала дымящая труба. Дорфман вместе с Дистергефтом зашли в автобус. Пробыли недолго, но мне хватило времени, чтобы развернуть машину и снять на камеру всё, что нужно. Где только возможно немцы натянули маскировочные сети, набросали лапника и снег довершил их старания, делая незаметным любое человеческое вмешательство, но там, где не видно сверху, заметно сбоку. Стоянка самолётов, зенитные орудия, склад боеприпасов. Только хранилище ГСМ никак не попадало в объектив. Не было его. Там, где должна была размещаться закопанная в землю цистерна, росли маленькие ёлочки. Наконец из автобуса вышел Петер, засуетились немцы в комбинезонах, Фриц вежливо попросил поскорее покинуть аэродром, дав в качестве провожатого солдата. Естественно, в машину его не посадили. Немец проехался стоя на подножке. Когда за нами опустился шлагбаум, в небе показались бомбардировщики. Фашисты прилетели за новой порцией бомб.

– Как всё прошло, Петер Клаусович?

– Как по нотам. Этот Шумахер у них на особом счету. Любимчик командира эскадрильи. Но вот уже как две недели его покровителя-лейтенанта сбили и теперь бедолага пьёт. Его отдали бы под суд, но он со своим грузовиком стал чуть ли не единственным перевозчиком топлива. До сего момента это ему сходило с рук, всё успевал, теперь не уверен. Здесь базируется то, что не поместилось на аэродроме Боровское.

– Подождите, что вам лейтенант сказал про аэродром в Боровском?

– Он мне сказал: «Хоть на Шаталовском аэродроме всего три эскадрильи, именно мы задаём трёпку большевикам, тогда как целая эскадра в Боровском не может выполнить ни одной задачи, а отношение к нам, как к той шлюхе. Сначала забрали нормальный грузовик, а теперь просят у нас же заправлять их самолёты». Что ещё… концерт девятого числа будет, по случаю праздника (день урожая), больше ничего. О чём задумались, Алексей Николаевич?

– Я вот думаю, как иногда на самые трудные задачи находятся такие простые решения. Сломался грузовик и аэродром встал. Нет, топливо, конечно, в конце концов, привезут, даже докатят, тут верста всего до станции, но дорога ложка к обеду. Чуть не забыл, вы спросили прогноз погоды на шестое?

– Да, только точного ответа не получил. Никто не знает, смотрят на барометр и на небо. Метеорологи обещают жуткий мороз с метелью, они такой прогноз дают уже неделю.

Как и было условлено, Савченков вывел своих людей. Отряд перебирался на новое место. Не думаю, что это вызвало большую радость у красноармейцев. Все понимали, что уютная усадьба это перевалочный пункт, но где-то в глубине души надеялись, что переезд случится не сегодня. Как-никак, после лагеря они попали практически в санаторий. Трёхразовое питание, баня, относительно тёплый сарай, ежедневная учёба, кино по воскресеньям; в общем, почти как в воинской части, до войны. Теперь всё это им приходилось сменить на подземную галерею, где нет никаких удобств, сырость, холод, голод и неопределённость. Но это скрашивалось одним важным известием: скоро предстоит бой; а уж долгов к фашистам у бывших военнопленных накопилось изрядно. Савченков планировал к восьми часам добраться до хутора Афанасия, а оттуда вместе с хозяином самому осмотреть место их будущего лагеря. Посланная разведка уже обосновалась в штольне, доложив обо всех прелестях подземелья. И если зверь, роя себе нору, заботится как минимум о запасном выходе, то там его не было и рыть некогда. Любое неосторожное действие, связанное с демаскировкой, погубит всех и сразу, а значит, права на ошибку у отряда нет. Только не это его сейчас волновало. За последние дни он успел прочесть изрядную стопку разнообразных брошюр и просто подшитых фотокопий множества наставлений. Все они были по партизанскому движению, но одна страница отличалась от всего материала тем, что в ней упоминалась очень известная, но запрещённая фамилия Якир. «Бог не выдаст, свинья не съест», – решил тогда Савченков и продолжил читать дальше. Фёдор Якира ненавидел и искренне радовался, когда его расстреляли. Как он считал, было за что. Приятель отца служил в 45-й дивизии и многое порассказал об Ионе Эммануиловиче. Оказалось, ещё тогда кое-кто понимал, что нельзя было всецело исходить из того, что воевать придётся на чужой территории. И если даже такой мерзавец, как Якир, знал об этом, то почему остальные не обратили внимание? Дальнейшее чтение просто поставило его в тупик. Автор наставления пророчил, как будут вести себя командиры, попавшие в окружение. Стремление выбраться из глубокого тыла и выйти за линию фронта он считал грубейшей ошибкой, приводящей к потерям личного состава. Боеспособные подразделения обязаны переходить к партизанской войне, для чего по всей территории заранее должны быть созданы особые пункты сбора. И ведь нынешняя война это доказала, но почему-то всё было похерено. Как подсказывал жизненный опыт, кто-то за такие промахи должен ответить, и мысль о том, кто именно – не покидала Фёдора. Наконец, впереди, три раза мигнул фонарик, высланное охранение сообщило о безопасности движения. Савченков отдал команду: