Алексей Борисов - Возвращение алтаря Святовита

– Так я пойду, прикажу факела сделать?

– Да, Фёдор Константинович. Только распорядитесь выставить пост вверх по реке.

На этом наше совещание закончилось. Вскоре к усадьбе подъехали сани, и, осмотрев оружие, миномётчики отправились на стрельбы. Признаюсь, я переживал, но как оказалось, совершенно напрасно. Не то чтобы у сержанта был талант к обучению, просто ему удавалось за короткий срок доходчиво объяснить тот или иной нюанс в миномётном деле, как он понимал это сам. Со стороны это был набор ненормативной лексики вперемешку с техническими терминами и байками, применённые к месту. Сам того не осознавая, он использовал опорные сигналы, которые потом, через много лет, будет внедрять заслуженный учитель Виктор Фёдорович Шаталов.

Уже на заре мы с Петером Клаусовичем дошли на лыжах до Прилепова. В коровнике, где стояла машина, я закрепил цепи на колёса, проверил антифриз, привинтил видеокамеры и, прогрев двигатель, выехал на дорогу. Дистергефт тем временем переодевался в парадное платье. Длиннополая шуба, бобровая шапка и трость. Посмотрев на него в профиль, я чуть не ойкнул – вылитый кайзер Вильгельм, усами уж точно. Через два с половиной часа мы добрались до Шаталова. Я отметился на посту, сообщив цель поездки как осмотр льнозавода, а оттуда, минуя поворот на аэродром, через полтора километра выехали к железнодорожному переезду. До станции навскидку было метров четыреста, не больше. Главная дорога идёт дальше, прямо, а накатанная по снегу экономными немцами, параллельная железнодорожным путям справа от нас. Где-то посреди этой короткой объездной капотом к нам стоит грузовик со снятым передним колесом. Я повернул направо, объехал оставленную машину и остановился. За кузовом, кое-как защищающим от пронизывающего северного ветра, валяется колесо, из которого торчит монтировка, вокруг ни души. Двери грузовика закрыты, тент завязан, но не настолько, чтобы нельзя было рассмотреть груз. Сквозь щели трепыхающегося брезента видны двухсотлитровые бочки с топливом. Бензовоз, вернее прицеп с ёмкостью на аэродроме есть, я сам видел. Только цистерн на железной дороге нет. Русская колея не та, что у немцев. Свои не пригнать, а трофейных мало. Топливо бочками возят. Итак, что мне видно отсюда в бинокль? Три ветки железнодорожных путей протяжённостью метров триста, может, чуть больше; одна из которых тупик с отстойником в сторону аэродрома, одна со стрелочным переводом, идущая параллельно главной колее, и соответственно то, что называется железная дорога Орёл – Смоленск. Возле путей одноэтажное здание станции, водокачка, угольный терминал в виде сарая без крыши, песочница с грибом, наподобие тех, в которых малышня играет. Справа от станции стоит броневик, за ним, в полуметре обрезанная стальная бочка, из которой выбиваются короткие языки пламени, жгут казённый уголь с хранилища, греются. Рядом с водокачкой зенитный пулемёт, обложенный мешками с песком. Оттуда тоже дымок идёт. Вот и всё. Никакой охраны больше нет. А где же немцы? Вспомни чёрта, как он появится. Там, где тупик, великолепно замаскированный склад. Снежная шапка скрадывает его, и кажется, что просто неровность местности, холм и всё. Вот из чрева этого холма они и возникли, трое, топают в сторону машин, прикрывая руками свои лица от ветра. Один, судя по зимнему обмундированию лётчика люфтваффе – шофёр. Почему не лётчик, потому что выкормыш Геринга будет в фуражке, даже в такой холод. А у этого треух с кокардой и орлом на голове, не форсит, бережёт здоровье. С началом морозов многие из обслуживающего персонала аэродромов утеплились. Привёз бомбардировщик на лётное поле труп штурмана или радиста, вот и досталась водиле его одежда, или обосрался летун, да выкинул меховые штаны за ненадобностью, пока никто не видит. Механик не возьмёт, механик – это каста. Пилот своему механику, если тот попросит, и сам отдаст, потому как многое от их тандема зависит. Но механик не попросит. А шоферюга человек не брезгливый, он и так в грязи да в смазке каждый день копается. Подберёт обосранное или окровавленное, отчистит, замоет и высушит. Двое других фрицев в шинелях, в русских ушанках и без оружия, видать, со склада работнички. Внезапно эта парочка замедлила шаг, не иначе заметили легковой автомобиль; вдруг начальство, какое приехало, а они не на месте. Оно им надо, неприятности на голову? Водитель же продолжал упорно топать вперёд. Ветер немного стих. За моей спиной раздался звук закрывающейся автомобильной двери. Я услышал, как Клаусович вылез из машины, похрустел снегом и при лёгком похлопывании брезента раздался журчащий звук. Водитель тем временем почти дошёл до нас и стал поправлять форму одежды. Но как поправить, когда ремень под курткой? И тут выступил Клаусович. Если наглость – второе счастье, то у Петера она возведена в квадрат и помножена на артистизм. Уперев кончик трости в борт грузовика, он сначала поинтересовался, почему без присмотра оставлена машина, затем в приказном тоне потребовал уточнить звание, так как на рукаве нашивка отсутствовала и, узнав, что перед ним гефрайтер, издевательски спросил, где его форма. Струхнувший немец как-то оправдывался, а когда Петер записал его фамилию в блокнот, совсем скис. И было от чего. Разило от водителя спиртным дай боже. Двое его помощников, скорее собутыльников, так и остались стоять на дороге, ожидая, чем закончится история.

– Поехали, – буркнул мне Дистергефт, садясь в автомобиль.

Я развернул машину, объехал грузовик и вырулил на дорогу к льнозаводу. Проехав метров пятьсот, пришлось переходить на первую передачу и объезжать воронки. Место, где раньше стояла мастерская с кучей техники и зверствовал «Австрийский лис», превратилось в руины. От кирпичного здания осталась одна стена и лишь заснеженные остовы полуторок напоминали о том, что когда-то здесь была рембаза. В этом месте больше нас ничего не интересовало. Впереди находились Мачулы, однако доехать до деревни мы не смогли. На джипе или на чём-то с гусеницами я бы рискнул, на санях, даже не задумываясь, а так, ну его. Застрять в яме дело не долгое. Пришлось возвращаться. Возле грузовика на колесе прыгал немец, водитель пытался поддеть резину монтировкой, а третий стоял рядом. Был бы водитель русским, с помощью домкрата и массы машины справился бы в одиночку, а подсказывать врагам, увольте. Мы вновь въехали в Шаталово, повернули к аэродрому и остановились у поста. Простреленный портрет Сталина с арки снят, а в остальном всё так же, как в наш прошлый приезд. Дистергефт попросил позвать Дорфмана. Минут через десять он примчался.

– Я уже унтерфельдфебель, – радостно сообщил он Петеру.

– Поздравляю. Война, мой юный друг, идёт вам на пользу. Надеюсь, после победы вы продолжите обучение?