Алексей Борисов - Алтарь Святовита

На прекрасном черном жеребце, чья шерсть блестела, как поверхность озера, освещаемая полной луной, укрытым плащом из дорогих соболей восседал старик. И любой житель Дерпта безошибочно опознал бы в нем самого влиятельного человека тех мест, ибо выше него не стоял никто. Неспешно перебирая четки, он вел беседу с сопровождающим его воином. Осторожным, неуклюжим шагом за ними плелся мул, нагруженный мешками и дорожными сумками, покачивая плохо закрепленным походным креслом.

– Gebranntes Kind scheut das Feuer [64] 54 Здесь Нюра заблуждается и предлагает явно ущербный вариант по использованию янтаря. Натуральный янтарь боится прямых солнечных лучей. , ― ответил Герман Иоганну старой немецкой поговоркой, когда тот вновь стал жаловаться на опрометчивость похода.

– Но вы сами говорили… – попытался возразить собеседник.

– Забудь, – коротко ответил старик, вглядываясь куда-то вдаль. – Только Господь все знает наперед, а я лишь слуга Его.

Войско епископа подходило к Изменке, где должно было соединиться с тевтонцами, и Герман с высоты своего коня заметил десятки стягов союзников. Теперь можно было забыть, как всего час назад он, с заметным сомнением правильности своих действий, выслушивал родственника. Епископ даже хотел послать еще одного разведчика к Чудскому озеру, но постоянные доклады о том, что новгородский король повернул на восток и в спешке уходит к устью Желчи, каждый раз успокаивали его. Сейчас же все сомнения рассеялись. Герман вздохнул полной грудью и шепотом прочел короткую молитву «Pater noster» [65] «Отче наш». . В этот момент конь епископа оступился, и четки из ливанского кедра соскочили с руки обтянутой шелковой перчаткой, нырнув в сугроб. Епископ очень дорожил четками. Привезенные из Иерусалима, в сто пятьдесят бусин, или как принято было говорить, в пятнадцать десятков, в память о главных событиях в жизни Иисуса и Его Пречистой Матери, эти четки достались ему при возведении в сан.

– Стоять! – заорал Герман. – Мои четки! Отыщите их!

Ближайшее окружение перерыло весь снег, даже покопалось в земле, проверив пятачок обочины под сугробом вершок за вершком, но четок не нашли. Герман заподозрил, что под шумок их сперли, всматривался в глаза искавших, однако все без толку. Расстроенный потерей, епископ впал в апатию и пришел в себя, когда Андреас фон Вельвен поносил на чем свет дерптских воевод, за то, что те дали возможность уйти новгородцам на восток, а не удержали их на Омовыже.

– Какого дьявола? Мы должны были их поджидать, а не они нас! – брызжа слюной, орал вице-ландмейстер. – Александр имеет фору в сутки, если не двое.

– Один день ничего не решает, – возражал ему Энгельберт из Тизенгаузена, чей шлем украшали позолоченные рога, копируя верхушку герба, – наоборот, новгородцы думают, что все уже закончилось. Я знаю этих русских; во время опасности они хуже разъяренного медведя, а как только считают, что все хорошо, их можно брать голыми руками.

– Что-то я не заметил, чтобы вы хоть раз взяли их голыми руками.

– Да не раз. Бил я их всегда. Трусы! Бегут, поджав хвосты! – вставил реплику предводитель датского отряда.

Андреас даже не стал отвечать на бахвальство. Лучше немецких рыцарей – воинов нет! Если сам Герман Балк (а его слово многого стоило) не советовал воевать с Русью без должной подготовки, то куда там датчанам, которых новгородцы гоняют по Балтике и в хвост и в гриву. Усмехнувшись, он отвел Энгельберта в сторонку. Из всего окружения епископа Энгельберт из Тизенгаузена единственный, кто серьезно интересовался политикой, вершащейся за пределами его лена. Все же тесное знакомство с графским родом Вельпе не прошло даром, а братья Изо и Бернхард, слывшие незаурядными политиками, привили свое хобби бывшему вассалу. И если кто-то сходил с ума по охоте или выпивке, то Энгельберт находил утешение в получении информации, иными словами, был изрядно любопытен. Имел резидентуру в Новгороде, Полоцке, Риге. Вел обширную переписку и был больше дипломатом, нежели военным, и, следовательно, вменяемым собеседником.

– Скажи мне, сколько вы оставили людей в Дерпте?

– Двадцать мужчин из ополчения во главе с судьей, ― тихим голосом ответил Энгельберт, ― как мы и договаривались. А что?

– Были сведения, что какой-то обиженный венецианец, с шайкой в три десятка собрался отомстить.

– Насколько верны слухи?

– Один купец, да ты его знаешь, весточку прислал. Ладно, не бери в голову. При такой численности гарнизона город в безопасности. По крайней мере, от этого урода Сакугулло уж точно. Пора переправляться на тот берег, да и новыми помощниками обзавестись. Надеюсь, епископ против не будет, если я привлеку его людей?

– Этих? – Энгельберт указал стеком в сторону деревни. – А разве тебе кто-то может помешать?

– Тогда постараемся убить двух зайцев одной стрелой.

– Не помню, что бы это у кого-нибудь получилось.

– Легко, – с улыбкой ответил Андреас фон Вельвен. – Если стрелять в нору, где они спрятались.

По приказу вице-ландмейстера мужское население Изменки, как и в предыдущих деревнях было мобилизовано. И если Рихтер взял с собой только желающих, то тевтонцы забрали по мужчине от одного дома и всю скотину. Одна тысяча восемьсот человек вышли на берег перед проливом, и разведка уже была готова начать движение, как на противоположной стороне показались два десятка всадников. Чудинцы замялись, стали поглядывать в сторону тевтонских командиров, и когда конный отряд внезапно появившихся латников на том берегу последовал за своим знаменосцем, скрывшись из прямой видимости, робко отправились вслед. К трем часам дня объединенное войско тевтонцев, дерптского епископа, эстов и датчан появилиось у Чудских заходов. Колонна двигалась по дороге, к великому своему удивлению обнаруживая полосатые черно-белые столбики на всем протяжении пути, названные вице-ландмейстером миллиариями. Однако встреченный очередной столб на околице деревни мало напоминал дорожный столбовой.

– Новгородцы не умеют даже человека на кол правильно посадить, – заявил Андреас, остановив коня напротив казненного Рихтера.

– Почему не умеют? – поинтересовался Рудольф. – Вроде задуманное достигнуто.

– А вот и нет! Поймайте мне кого-нибудь из местных жителей, и я объясню, как правильно сажать на кол. Острие должно пройти через гортань и показаться изо рта, вместо языка. Вот в Леванте в этом толк понимают.

Приказ тут же принялись исполнять. Орденские кнехты прочесали всю деревню, обыскали дома, заглядывали в пустые погреба и только обнаружили сложенные тела убитых утром наемников да порубанную на куски конину, припрятанную в крайнем сарае. Проявить перед публикой свои умения Андреас не смог. Деревня была пустой, даже собак не было. Настроение предводителя заметно испортилось. Вице-ландмейстер стал орать на растянувшееся войско. Колонна заметно прибавила ходу. Понукаемые лошади, мулы, ослы и прочая животина норовили быстрее передвигать ногами. К тому же близился закат, и, дойдя до хуторов Лопухиных, было принято решение разбить лагерь. В Самолву послали Рудольфа из Касселя в сопровождении двух оруженосцев с требованием приготовить провиант, собрать ополчение и ждать гостей.