Максим Дынин - За обиду сего времени

– Всё лучше, чем по бабам ходить.

После чего безапелляционным тоном объявила:

– Сколько осталось до Перу? Пять дней, говоришь? Два-три дня полежишь здесь у меня – так, на всякий случай. А то оторвёт мне Лиза голову, если ты загнёшься по недосмотру.

Увы, в медчасти я был единственным пациентом, поэтому, когда Саша с Ринатом тайком принесли мне бутылочку "Миллера" из американских армейских запасов, и я сделал первый глоток, попутно удостоверившись, что пиво в Штатах и во времена Второй мировой было весьма хреновым, Рената отобрала её у меня и выгнала ребят за дверь со словами:

– Пока он здесь, никакого алкоголя. Вам понятно? Понятно? Вижу, что не очень. Так что больше не приходите – не пущу.

Мне милостиво разрешили читать бумажные книги из библиотеки – они были в основном по-английски, но я был совсем не против, всё-таки это тоже мой родной язык. А ещё я служил наглядным пособием – Рената регулярно осматривала меня в присутствии своего медперсонала, заодно спрашивая их о чём-то на врачебном диалекте русского, который я, в отличие от английского с немецким и испанским, не понимал от слова вообще, а также доверяя им колоть меня. Это время от времени было достаточно больно, но я не жаловался – девицы, в отличие от своей строгой начальницы, мне хоть улыбались, а, когда Ренаты не было, мило со мной болтали…

Но я шёл на поправку, и восьмого декабря, взяв с меня обещание до самого прибытия в Кальяо два раза в день приходить на контроль и уколы, меня милостиво отпустили к себе. Должен сказать, что раны у меня уже практически не болели, и к утру одиннадцатого числа, когда на горизонте обозначилась полоска берега, я даже уже не хромал.

Порт Кальяо был примерно таким же, каким я его помнил. Всё тот же великолепный залив, те же острова, та же цитадель, те же горы вдали – царство инков, поклонников Пачамамы, Матери-Земли. Сейчас, конечно, ими правят испанцы, да и Пачамаме они поклоняются лишь тайно, официально они все теперь католики. Инквизиция, знаете ли, не дремлет.

Как и семь лет назад, к нам вновь подошёл баркас, и на борт взошёл молодой человек в вышитой золотом форме. Но, в отличие от предыдущего нашего визита семь лет назад, человек вежливо представился:

– Здравствуйте, ваше сиятельство! Я дон Мануэль де Суньига, помощник коррехидора Лимы, дона Хуана де Альтамирано. Дон Хуан давно уже ждёт вашего прихода и просит вам передать, что очень ждёт вас в гости в Лиме, чтобы обсудить отношения между вице-королевством Перу и Русской Америкой.

– Я буду очень рад, дон Мануэль! А его сиятельство вице-король Перу в городе? Хотелось бы посетить и его.

– Его сиятельство дон Гаспар де Суньига Асеведо де Веласко также желает вас видеть, но он месяц назад уехал в город Шауша [23] Ныне Хауха. , и должен вернуться в ближайшее время. А сейчас для вас и вашей свиты выслана карета.

Я подозвал Сашу и шестерых "идальго" – Рината мы заранее решили оставить на борту на случай, если с нами что-то случится. Представив их дону Мануэлю, я сказал:

– Ведите нас, дон Мануэль. Вы, кстати, не родственник дона Гаспара?

– Двоюродный племянник, ваше сиятельство.

Дом дона Хуана находился на Пласа де Армас – величественной главной площади Лимы. Я читал, что город начался именно с неё. В 1523 году, король Испании Карл I издал указ, согласно которому все новые города в Новом Свете должны строиться вокруг квадратной центральной площади, причем улицы города должны быть параллельны её сторонам. А когда решили основать Лиму, площадь эту решили разбить именно здесь, на месте индейского святилища. Размеры её впечатляли – она представляла собой квадрат со стороной примерно в сто пятьдесят метров. Всю северо-восточную сторону занимал двухэтажный дворец вице-короля. Построенный еще сразу после завоевания Перу, он был намного скромнее, чем дворец в Мехико – двухэтажный, построенный из глиняных необожжённых кирпичей и побеленный снаружи, он не производил большого впечатления. Намного интереснее, хоть и поменьше, был дворец архиепископа на юго-восточной стороне, с изящно украшенным фасадом и шестью вычурными балконами разной формы. Рядом с ним возвышался недостроенный собор.

– Красивый у вас фонтан, дон Мануэль, – сказал я, обратив внимание на бронзовую скульптуру в центре площади, вокруг которой били вверх струи воды.

– Ранее здесь стояла виселица. Но вице-король Диего де Суньига, дядя дона Гаспара, около тридцати лет назад решил, что не дело для города, когда подобное сооружение у всех на виду.

– Он её снёс?

– Перенёс на северо-восток, на небольшую площадь у реки Римак. А здесь, на площади, раз в неделю рынок, а, кроме того, бывают и бой быков, и аутодафе инквизиции. Но вот мы и приехали – смотрите!

На северо-западной стороне, в двух шагах от дворца, находился двухэтажный особняк – чуть пониже, чем вице-королевский дворец, зато намного более красиво отделанный. Перед ним полукругом стояли с десяток слуг, которые, как только карета остановилась, открыли её дверь и помогли мне и другим гостям из неё выйти. А за ними был мой старинный друг, дон Хуан.

Мы с Диего обнялись, я представил ему Сашу и своих "идальго", и мы пошли в дом, через резной барочный портал с изображениями святых; единственным перуанским мотивом была восьмиконечная "звезда инков", которую так любила рисовать Эсмеральда.

Вообще архитектура города достаточно сильно отличалась от новоиспанской. Там в моде были прямоугольные окна, зубцы вокруг крыши, стены, выкрашенные в яркие цвета либо в тёплые оттенки коричневого. Здесь же преобладали вычурные фасады, округлые верхи окон, резьба…

А внутри разница оказалась ещё более явной – в Мехико и Санта-Лусии коридоры были отштукатурены и покрашены в оранжевый, жёлтый либо синий цвет. Здесь же всё было из тёмного камня, на полу лежали пёстрые ковры из шерсти ламы, а вдоль стен стояла резная мебель.

На левой стороне коридора выделялись индейские мотивы – звёзды инков, стилизованные изображения солнца, птиц, драконов, людей… Справа же висели портреты строгих предков в тёмных костюмах, в двух из которых, как мне показалось, я узнал кисть Эль Греко. На мой вопрос дон Диего недоуменно спросил:

– Неужто вам известен этот толедский живописец? У нас он ценится мало, я привёз эти картины, потому что на них изображены мои отец и мать.

– Зря вы так, дон Диего! Его имя останется в веках. Просто его стиль не похож на других. [24] Эль Греко был знаменит при жизни, а после смерти на много лет вышел из моды.

– Знаете, дон Алесео, если б мне сказал об этом кто-нибудь другой, я б подумал, что он не разбирается в искусстве… но тебе я верю! Хотя лично мне больше всего нравится "Святой Иероним", написанный некогда одним художником, прибывшим из Фламандии.