Максим Дынин - За обиду сего времени

Закусив вместе со мной сыром и конфетами, он улыбнулся:

– Нравится мне ваш обычай пить не просто так, а за что-нибудь. Но странный этот ваш бренди – тот, другой, был намного лучше.

– Этот ценится у нас намного больше – он мягче, в нём есть особый букет и вкус…

– Зачем это моряку? Главное, чтобы пробирало до печёнок. Но я благодарю вас – я подозреваю, что этот напиток намного дороже.

– Я вам тогда пришлю ещё бутылку того бренди.

– Буду очень вам благодарен! Но как вы, наверное, догадались, я позвал вас не только для того, чтобы с вами выпить. У меня к вам просьба, даже две.

– Внимательно вас слушаю, и сделаю всё, что в моих силах.

– Первая – хотелось бы, чтобы по доске первым прошёл мой сын. Поверьте мне, это не прихоть, а суровая необходимость.

– Хорошо, я отдам соответствующие распоряжения, – сказал я, хотя выражение моего лица было, наверное, обалдевшим.

– И вторая. По моей просьбе, ваши люди доставили мне бумагу, письменный прибор, и конверты – весьма удачное изобретение, скажу я вам, ведь на них уже нанесён клей! Не могли бы вы достать мне сургуча, чтобы я мог их запечатать своей печаткой?

– С удовольствием! – И я вышел за дверь и попросил принести мне как сургуч, так и бренди. Через пять минут – это время мы потратили на ещё один тост, на этот раз за то, чтобы Россия и Англия стали друзьями – всё это было доставлено. Вскоре оба конверта были запечатаны, и он вручил их мне.

– Этот конверт – оригинал моего завещания. Насколько я знаю, вы высадите в Англию не одну мою невестку?

– Нет, ещё и двух других женщин.

– Не могли бы вы поручить одной из них передать это по указанному здесь адресу? Вот только пусть она ни в коем случае ничего не говорит моей невестке. А во втором конверте – копия завещания. Его я попросил бы вас оставить пока у себя.

– Хорошо, милорд. Но как мне узнать, что и когда мне с ним делать?

Лорд Эдвард протянул мне ещё один конверт, незапечатанный.

– Инструкции здесь, милорд. Прошу вас ознакомиться с ними завтра, когда меня уже не будет в живых. И ещё. В этом мешочке – кое-какие фамильные драгоценности. Конечно, они являются добычей и принадлежат вам…

– Если вы напишете, как мне надлежит ими распорядиться, я выполню вашу просьбу.

– Эх, милорд, как жаль, что мы с вами свели знакомство при столь непростых обстоятельствах… Мы, кто ещё помнит Генриха VIII и тех, кто правил после него, сильно отличаемся от молодого поколения. Увы, в этом виноват и я – поручил воспитание сына Итону и Оксфорду, вместо того, чтобы это делать самому. Но что ж поделаешь теперь… У вас ведь тоже, наверное, есть дети?

– Есть. Старшему скоро исполнится семь.

– Помните, что никто им не заменит родителей. Ладно, уже поздно, так что я, с вашего позволения, хотел бы остаться один, точнее, вдвоём с этим чудесным напитком, – и он грустно улыбнулся, показывая на бутылку дешёвого бренди.

Встать мне пришлось очень рано – еЕщё до восхода солнца отец Иоанн отслужил литургию там же, на палубе, и вернулся на берег, а "Победа" вышла через Курский пролив в бездонную в этих краях Атлантику. Когда мы отошли от берега где-то на километр, обоих Пикерингов вывели на палубу и подвели к доске, которую успели приладить через проход в месте, где обычно спускался трап. Бывший губернатор запричитал:

– Не хочу!

На что лорд Эдвард сказал во всеуслышание:

– Будь мужчиной, а не размазнёй, и не позорь нашу фамильную честь!

И лично толкнул сына вперёд – тот не удержался и упал в море, не добежав до конца. Тогда адмирал подошёл ко мне:

– Милорд, благодарю вас за то, что вы скрасили последние мои дни на этом свете. Прощайте, и не поминайте лихом, если, конечно, сможете!

Он поклонился, повернулся, и с разбегу прыгнул в синее-синее море. Ни он, ни его сын почти даже не барахтались – высота борта "Победы" над уровнем моря была метров десять, и оба упали спиной, что при ударе об воду с такой высоты если редко убивало человека, то приводило к тяжким увечиям.

Вечером, за снифтером того самого жуткого бренди, который так понравился лорду Пикерингу, я прочитал его последнее послание:

"Милорд, ни в чём себя не вините. Вы были более чем благородны по отношению к людям, которые виновны в смертях ваших мужчин, женщин и детей. Желаю вам успехов во всём и долгой жизни.

Я лишь сожалею, что познакомился с вами в столь невесёлой ситуации, и что наше знакомство было недолгим.

Если у вас когда-либо будет возможность проверить, в своём завещании я указал, что мой сын умер ещё до меня, и поэтому мой титул перейдёт не к его нерождённому ребёнку – я не очень хорошего мнения о вдове и не ожидаю, что она достойно воспитает моего внука или внучку. Как вам, наверное, известно, она отказалась даже попрощаться с мужем и свёкром. Поэтому титул мой переходит к моему среднему сыну, Эдварду-младшему. В мешочке находятся фамильное кольцо и два креста. Вы, конечно, вправе оставить их себе, как добычу, но если вы согласитесь передать моему сыну кольцо и нательный серебряный крест на цепи, с которым мой далёкий предок когда-то ходил с крестовым походом в Святую землю, я был бы вам очень благодарен. Второй же крест, без цепочки, который он привёз из Иерусалима, я хотел бы подарить вам на молитвенную память.

Прошу ваших молитв за упокой моей грешной души!

Ваш лорд Эдвард Пикеринг."

На следующий день погода была на загляденье – тепло, солнечно, и (что радовало бы меньше, будь наш корабль парусником) почти безветренно. Но настроение у меня было весьма поганым после всего случившегося, хоть я и понимал, что иначе нельзя.

На обед к себе я пригласил наших трёх "пассажирок" – хотелось понять, кому из них доверить завещание лорда Эдварда. Трапеза проходила в приватной обстановке, из моих людей со мной был лишь Саша и двое его ребят. Ринат отпросился – у него проходила встреча с ирландцами.

Я впервые получил возможность рассмотреть двух других женщин. Обе они были жёнами – уже вдовами – хозяев верфей, но на этом их сходство заканчивалось. Мэри Моррис была полной рыжеволосой особой с вечно хмурым выражением лица, а Элизабет Ричардс – улыбчивой, светловолосой и стройной. Как ни странно, именно она была беременной – об этом я узнал от Ренаты.

Обед поначалу не удался – миссис Пикеринг то и дело капризничала, мол, кормят нас не тем, это невкусно, то вообще невозможно есть, подайте мне хороший английский гэммон [53] Gammon – ветчина. или запечёное мясо. Но всё умяла до последней крошки, даже добавку. За обедом она только и разглагольствовала о своей тяжёлой доле, и о том, что её муж обрёк её на столь тяжёлую долю, а свёкр вне всякого сомнения лишил какого-либо наследства, "а мне ещё его наследника растить". Ещё она начала ныть, что ей не дают даже канарского. [54] Креплёное канарское вино было весьма популярным в XVI и XVII веках. Когда я мягко возразил, что вино повредит плоду, она с обидой ответила, что её мать пила вино, когда была ей беременна, "и я получилась на заглядение." Я вздохнул с облегчением, когда она, подмяв и десерт и сославшись на головную боль, отчалила в сопровождении охраны. Всё это время она на других смотрела, как на прислугу, и даже два раза делала им замечания, когда они пытались что-либо сказать.