Андрей Валентинов - Цикл Аргентина. Компиляция. Романы 1-6

За рюкзаком — пояс, за поясом — перчатки…

— Ну что? Рискнете? Безопасность гарантирую, проверено.

Трудно удержаться от соблазна! Марек Шадов все-таки провел ногтями по затылку. Полегчало, пусть и не сильно.

— Ну… Давайте попробуем.

И не выдержал:

— А может, и с фантастикой разберемся? Я-то был уверен, что на лекциях байки пересказываю. Выходит, Козел не ошибся? Но если в книжках правда, то нам на головы еще и Аргентина свалится. Астероид, чуть больше сотни километров в диаметре!..

— «А любовь мелькает в небе, — негромко пропел пилот. — Волну венчает белым гребнем. Летает и смеется, и в руки не дается. Не взять ее никак!» Жаль времени нет, а то бы с удовольствием послушал вашу, Марек, знаменитую лекцию. Байки, сказки… Вдруг там есть за что ухватиться? Если вспомнить не танго, а марш… «My rozhdeny, chtob skazku sdelat' byl'ju…»

охотно подхватил читавший Чехова Марек Шадов.

— Совершенно верно, — уже без всякой улыбки согласился летчик. — Именно этим мы с вами и займемся.

Им незачем встречаться, но они — встретились.

Ночь…

На нем — рубашка с большим отложным воротником, открывающим горло, широкие расклешенные брюки, яркий шейный платок, кепка, четырехугольный картуз «домиком», широкий пояс, в зубах — папироса.

На ней — черное вечернее платье, гладкий, ничего не скрывающий шелк. Вместо шейного платка — сверкающее камнями ожерелье. Темные перчатки, маленькая смешная сумочка.

Двое — и белая бумажная Луна.

Бежать некуда. Пуст переулок, окна-глаза и те погасли. Женщина, ее сумочка, бриллианты, платье, трепещущее тело, в полной власти апаша, мастера ножа. Тот знает это и не спешит, растягивая удовольствие. Подходит медленно, враскачку, без особой нужды поправляя кепку, окидывает жертву выразительным взглядом…

Женщина замирает, перестает дышать. Она бы охотно притворилась мертвой, но поздно, и живая, доступная, становится добычей в чужих безжалостных руках.

Нелепая сумочка улетает прочь. Блестят сорванные с горла бриллианты…

— Это обычный вальс, Эльза, — объяснял Жожо. — А еще акробатика и много киков ногами. Остальное и главное — театр. Представь, что ты кошка, которую хотят утопить.

Женщине не хотелось становиться кошкой.

— Я — не Бабетта. Это ей положено мяукать и вертеть хвостом. Я стану змеей!

Черный шелк…

После бриллиантов настает черед тела. Ладони апаша ложатся на ее бедра, скользят выше, вцепляются в плечи. Что можно сделать? Как помешать? Женщине не под силу…

Зато под силу змее!

Торжествующий апаш на какой-то миг ослабляет хватку — и змея обвивается вокруг его шеи. Захват прочен и нежен, руки-кольца молят и одновременно сдавливают, смыкаясь на горле. Апаш отступает на шаг… Рывок!.. Змея падает, катится по брусчатке, свертываясь в черный каучуковый мячик. Останавливается, бьет взглядом — и снова вперед, к его горлу. Умолять — и душить! Руки-кольца нежно ложатся на плечи, на лице по-прежнему отчаяние и страх, но хватка крепчает, ладони ползут к шее с ярким платком…

Падает! Кидается вновь — и снова падает. Апаш бьет ногой, пытаясь достать верткий черный шелк… Мимо!

И — снова бросок.

Падать — не самое сложное, хотя синяки доставались женщине регулярно. Куда труднее успевать, выдерживая ритм, но особенно следить за лицом. Тело — черная змея, ведет бой, в глазах же, как прежде, ужас, губы шепчут, моля о пощаде… Приходилось вспоминать старые немые фильмы, запоминать, фиксировать.

— За двадцать шагов видна лишь маска, — соглашался с ней Жожо. — Не бойся кривить рожи, Эльза, для зрителей будет самое то.

Апаш не слабее змеи. Змея не слабее апаша. Сцеплены объятия, тела кружатся в танце. Ярко горит бумажная Луна. Женщина откидывается назад…

…Кик ногой!

Апаш наклоняется, становясь похожим на хищную птицу, губы тянутся к губам.

Самый обычный вальс, короткие минуты отдыха. Но публика не замечает, смертельная схватка в самом разгаре. Пуст переулок, окна темны, и никто не желает уступать.

Апашей соблазнили серебряными долларами. Сто за ночь, десять — за один танец. Этого женщина не знала.

Гитлер, из апашей апаш, получал куда больше. Это ей было известно. Вначале женщина только догадывалась, а затем на ее стол легли документы — цифры, имена, названия банков.

— Я циник, Лиззи, — заметил по этому поводу босс. — Но подобное уже за гранью. Такое впечатление, что наши кошерные банкиры платят мерзавцу за Нюрнбергские законы. Хотят, чтобы евреи бежали из Германии? Но зачем и куда? Британцы не пускают их в Палестину, и в Штатах им не слишком рады. Какой смысл прикармливать бандита? Если бы это было в Мексике, я бы еще понял. Но Ефрейтор — не Панчо Вилья!

Тогда она не знала, что ответить. Помог Жожо с его рассказом. Если за ночь в танцевальном зале дают сотню долларов, какой дурак станет рисковать головой? Куда спокойнее разыгрывать историю любви и смерти на сцене. Но если апаш привыкнет к дармовому серебру, а танцевальный зал внезапно закроют?

— Все банки частные, — констатировал О'Хара. — В Белом доме не хотят пачкаться.

Теперь она понимала, что дело не только в имидже «законно избранной» власти. Государство отвечает за свои действия, хотя бы на словах. Спрос с банкира совсем другой, сегодня он на Уолл-стрит, завтра — в бразильской сельве с фальшивым паспортом в кармане. Ничего личного, просто business.

Гитлер борется с безработицей, строит автобаны, обещает каждой немецкой семье «народный автомобиль». Олимпиада, цеппелины над океаном, реконструкция Берлина. Внутренний долг такой, что и за сто лет не расплатиться. Доллары — настоящие, серебряные, с орлом! — позволяют сводить концы с концами.

Женщина поняла, в чем тайна будущей европейской войны. Судеты, Австрия, испанский мятеж — всего лишь фигуры Apache Dance. Надо ждать, когда кто-то незримый, но всесильный, запрет двери танцевального зала. Апаш и под дулом пистолета не пойдет работать или воевать.

Гитлер, пусть он и апаш, воевать пойдет.

Вальс-перемирие недолог, как и всякий обман. Апаш сжимает объятия, чтобы сковать, обездвижить, лишить последних сил. Женщина в смертельном ужасе закрывает глаза. Она проиграла, она — бессильная покорная жертва.

Бросок!

Змеям нельзя верить. Змею опасно обнимать. Теперь уже апаш катится по брусчатке, вскакивает, яростно кидается вперед, пытаясь ухватить черный шелк.

Бросок! Бросок! Кик ногой! Удар! Еще, еще… Теперь уже не она — жертва. Не ей уклоняться и вертеться ужом, спасаясь от верной гибели.

Удар! Мимо! Подсечка! Змея слишком увлеклась, слишком рано поверила в победу. Она на брусчатке, апаш бьет ногой, жестоко, что есть сил. Женщине больно, она вновь сворачивается в черный блестящий клубок, победитель радостно скалится…