Андрей Валентинов - Цикл Аргентина. Компиляция. Романы 1-6

Последнее письмо князь отправил ей за неделю до ареста.

Вверх! Вверх! Влево! Скорость прежняя, не форсировать, скоро начнет чувствоваться высота, тогда и нагоним. Вверх, вверх, вверх!

Цапля честно старалась уйти – и столь же честно делала все возможные ошибки, хотя Лейхтвейс перед полетом объяснил как можно подробнее – так же, как когда-то объясняли ему. Скорости почти одинаковые, преимущество, но не слишком заметное, у того, кто легче. Этим можно пренебречь – но не высотой. После трех километров скорость сильно падает, причем поначалу этого не замечаешь. Тот, кто ниже, имеет шанс выжать все до упора – и догнать.

Вверх! Дышать уже трудно, в ушах – легкий звон, пальцы начинают холодеть. Значит, уже скоро. Может, Цаплю и учили, но не полету в паре. И не воздушному бою, если бы все было по правде – конец девице!

Вверх! Она летит по кривой, значит, срежем дугу. Еще одна ошибка. На земле заяц может петлять, уходя от погони. Иногда помогает. В небе, в мире трех измерений, убегать следует только по прямой. Но не вверх, в зенит, а под углом, и чем меньше угол, тем надежнее. В идеале лучше уйти вниз, к самой земле, но это уже высший пилотаж.

Кажется, пора. Дышится трудно, виски давит, в ушах уже не звон – сирена. Цапля уходит на полной скорости, а у него еще есть резерв, пусть и совсем маленький.

…А еще он легче, девица хоть и костистая, но с мясом.

Форсаж! Кулак – до боли, руку вперед.

Есть!

Мог толкнуть в ногу, мог и слегка повыше, но проявил такт – ударил в плечо. Чуть не рассчитал: положено касаться, а не бить кулаком. Ничего, переживет костлявая!

Ладонь разжать… Руку назад… Стой!

Разбор полетов.

– Как же тебя готовили? Мы на второй тренировке уже играли в догонялки. Маневр «двойкой», между прочим, еще труднее, его и за неделю не освоишь.

В небе говорили по-немецки. Может быть это, а может, шлем и очки, скрывшие лицо, но Цапля в ее «марсианской» ипостаси не раздражала. Команды исполняла, не задавая лишних вопросов, летала же вполне грамотно для новичка.

– Меня учили стрелять. И, знаешь, я была самой лучшей. С тридцати метров при любой скорости – наверняка. И догонять не нужно. Кстати, стреляю правой, перчатку отключаю, перехожу на запасной гироскоп, который на ремне. Не слишком удобно, но я освоилась.

С тридцати метров в полете… Его самого такому не учили. Цели у них только на земле.

– Меняемся, теперь ты догоняешь. Первые два раза поддаюсь, заодно покажу твои ошибки, смотри внимательно. В третий – на полную. Даю фору – если подойдешь на дистанцию выстрела, считай, победила. Тридцать метров, говоришь?

Глаз не увидеть, только стрекозьи очи. Но показалось, что стекла блеснули бледной зеленью.

– В бою форы не будет, Лейхтвейс. И честный бой – не для нас. Но здесь ты командир.

О том, что лишние слова в небе не нужны, он решил сказать уже после, на земле.

– Начали!

В правом плече – боль. Костлявая отомстила по полной – врезала от всей души, не жалея. От второго удара, уже в следующем заходе, Лейхтвейс уклонился. Ушел в сторону, развернулся – и ткнул Цаплю пальцем точно между лопаток.

– Убита! – отозвалась та, как ни в чем не бывало. – А ты ранен.

Он прикинул, что в реальном бою уже не смог бы пользоваться перчаткой. И еще раз подумал о том, что убивать в небе его не учили.

Третий раз!

Он сразу ушел на высоту, точно так же как Цапля, но под чуть меньшим углом. Оглянувшись на миг, прочертил в небе невидимую полосу – тридцать метров с запасом. Скорость выбрал максимальную – форсаж, кулак сжат до боли. Летел точно по прямой, не уклоняясь ни на метр. Костлявая уже все поняла, помчится следом. Значит, имеем треугольник: линия полета – раз, два – поверхность земли, три – перпендикуляр вниз, 90 градусов.

…Скорость! Скорость! На полной, пальцы впиваются в ладонь, если бы не перчатка, ногти бы уже врезались в кожу.

Ходу!

Вместо датчика – пульс. Пока стучат молоточки – вверх, не оглядываясь, выжимая, что только можно из черного марсианского прибора. Обо всем прочем можно будет подумать на земле: и о том, что выходной накрылся, и о чересчур наглой Цапле, которую учили совсем по другой программе – и о будущем задании.

Неужели и в самом деле – Россия?

Синий океан исчез, скрывшись за белой завесой – облако, как тогда, над Парижем. К счастью, чуть в стороне, уклоняться не надо. Лейхтвейс прикинул, что в серой влажной пелене можно устроить уже не догонялки – прятки, подивился нелепости идеи и чуть не пропустил миг, когда в виски ударила тяжелая горячая волна.

Есть!

Он отключил ранец и на миг зажмурился.

Свободный полет!

Ускорение – 9,81 метров в секунду, точно по перпендикуляру, камнем вниз. Никакой Цапле не справиться с Ньютоном! Как там у товарища Маяковского?

Лейхтвейс открыл глаза и стал смотреть на мчавшуюся навстречу землю.

– Теперь я командир, Лейхтвейс. Сейчас будет разбор полетов. Готов? Учти, говорим по-русски.

– Йа! Йа! Ми вас будем убивайт и немножечко вешайт!

– Не смешно. Ты нарушил самое главное правило…

– …Не отключать ранец в воздухе. В бою форы не будет, Неле. И честный бой – не для нас.

– Согласна. Но ты не выиграл – я тебя все равно застрелила. А сейчас подумай о том, что станешь говорить нашему шефу. И лучше всего, если это будет правда. Для тебя лучше, Лейхтвейс. Иначе отправишься в полковой оркестр – играть на ба-ба-лайке.

Правду он все-таки не сказал – из принципа. Маленький грот в скале уже никому не пригодится, о нем знают, но ломать слово все равно нельзя. Иначе получится, что он, благородный разбойник Лейхтвейс, предал своего учителя – пилота-испытателя Веронику Оршич. Но и не солгал всеконечно.

…В Рейнских горах он уже бывал – во время учебных полетов. Да, с инструктором, как и положено, «двойка», полет в сложных условиях. Потому и направился по знакомому маршруту. Встреча с «марсианами», конечно, не случайна. Поскольку прошлогодний полет отражен в документах, за горами могли присматривать. Варианта три: французы, что вероятнее всего, свои из ведомства Геринга – и неведомые хозяева ранца.

Американцев решил не поминать. Даже если «прибор» действительно создан за океаном, а не на планете Аргентина, пусть начальство разбирается само.

Доклад окончил. Умолк. Руки по швам, подбородок вверх.

– Уже лучше, – помолчав, заметил Карл Иванович. – Теперь по крайней мере логично. Могли увидеть документы, могли спросить у самой Оршич. Но если это хозяева ранца, то почему сейчас? Что мешало им сделать это раньше?